Меридианы карты и души

Несколько лет назад в Будапеште мне показали армянскую церковь. Это небольшое помещение на четвертом или пятом этаже. Когда я вошла, служба уже закончилась, но прихожане еще не разошлись, стояли, беседовали. Я подошла и, уверенная, что раз церковь армянская, то и они армяне, бодро поздоровалась. Черноволосые, с темными глазами и бровями, крупноносые мужчины с типичной внешностью не смогли ответить мне на армянском даже на приветствие. Это были потомки переселенцев из нашей древней столицы Анн. Обосновались здесь после ее разрушения, постепенно забыли свой язык, обычаи, нравы, но вера инстинктивно продолжала жить в них и каждое воскресенье поднимала на четвертый этаж этого помещения, побуждала подойти и склониться перед армянским евангелием этих Иштванов и Шимонов, которые когда-то были Ованесами и Симонами.

Пессимисты утверждают, что такая же участь ожидает всех зарубежных армян, тем более американских. Однако в смутном водовороте жизни американских армян хоть и не очень явно, но где-то в самых глубинах замечаешь еле уловимое движение, какой-то ручеек, который внушает надежду на то, что однажды он сольется с другими, станет ручьем, рекою. Это оживление здешней национальной жизни, когда в колониях кроме церквей стали энергичнее действовать и другие силы, когда один за другим возникают молодежные клубы, ансамбли песни, танцев, спортивные объединения, театральные труппы, когда кроме воскресных школ постепенно открываются ежедневные и давно забывший язык своих дедов, целиком поглощенный житейскими делами отец жадно заучивает первые слова из букваря сына, возвратившегося домой из армянской школы.

Что же произошло, как случилось, что на засохшем, казалось, погибшем стволе пробиваются вновь зеленые ростки?

Некоторые это считают лишь временным явлением, возникшим под влиянием армян, которые перебрались сюда из Ирана, Стамбула и Ближнего Востока. Конечно, это обстоятельство нельзя игнорировать, хотя оно и малоутешительно, поскольку свидетельствует об ослаблении старых, уже сложившихся колоний. Но кроме этого временного стимула есть еще ряд причин, которыми можно объяснить перемены в жизни американского спюрка.

Мне думается, что имеет значение та атмосфера, которая сейчас существует в мире. Впервые в истории человек оторвался от земли, ее притяжения, пролетел по Вселенной к Луне, к неизвестным планетам, и все языки мира, казалось, давно уже сложившиеся, были вынуждены принять в себя новые слова, новые словосочетания и понятия, такие, как «спутник», «космонавт», «луноход», «прилуниться», и многое другое. Казалось, что этот отрыв от земли должен был укрепить в человеке лишь одно чувство — любовь и привязанность вообще к матери-земле, должен был всех людей мира сделать «всеземлянами», не оставив места для национальных чувств. Но произошло неожиданное. Может быть, оторвавшись вдруг от земли, держа путь к другим планетам, человек внезапно испугался: а не затеряется ли он в бездонности космоса? Не обезличится ли мир от натиска НТР, от масштабности ее открытий, от всеохватывающей информации? Инстинктивный этот страх продиктовал ему еще крепче прильнуть к своим основам: к своей земле, к месту своего рождения, к своему роду и племени, заставил его отыскивать свои корни, чтобы ухватиться за них, противостоять любой невесомости, в прямом и переносном смысле слова.

Важнейшую роль сыграло существование Советского Союза и социалистические преобразования в значительной части мира. Это, а также расцвет и развитие наций, входящих в социалистическое содружество, пробуждение народов Азии и Африки, сбросивших колониальное иго и встающих на собственные ноги, способствовало повсеместному росту национального самосознания. Этот процесс распространился и за океаном, активизировал там борьбу негров за гражданские права, способствовал тому, что в Америке оживились разные этнические группы, хотя это «оживление» вряд ли отразится на характере и общем облике страны, где нивелировано подлинное лицо населяющих ее наций и племен.

Так или иначе, эти изменения пошли на пользу западному спюрку. Многие из тех, кто давно уже распрощался со своими истоками, теперь делают попытки вернуться к ним. Один из самых американизированных армян в Бостоне, Стив Мукар, который вложил много личных средств в библиотеку местного университета, теперь вдруг снова стал Степаном Мкртчяном. Свое «духовное преображение» он объясняет так: «Я до последнего времени был далек от всего армянского и нейтрален, однако потом понял, что быть нейтральным по крайней мере бессмысленно. В конце концов, нейтральный — это человек, который ничего не делает, и грош ему цена. Когда я оглядываюсь вокруг, то вижу, что каждая нация гордится своим прошлым и делает все возможное, даже невозможное, чтобы сохранить себя. Почему нам не поступить так же, когда за нами века, когда нам есть что сохранять? И вот я, духовно уже преображенный, теперь среди вас со всеми своими возможностями «делать невозможное».