Меридон, или Сны о другой жизни

Внимательно прислушиваясь, я уловила ее удаляющиеся шаги и щелканье закрываемой двери и после этого позволила доктору взять мою руку и разжать до сих пор сжатый кулак. Роберт взялся за мое больное плечо, и они приступили к этой операции. Это было так больно, что я кричала и кричала до тех пор, пока сгустившаяся темнота не поглотила меня и я снова не потеряла сознание.

Когда я проснулась в следующий раз, я уже понимала, где нахожусь. Хоть мои глаза по-прежнему не открывались, но я ощущала запах лаванды от чистых простыней и чувствовала свет в комнате. За окном торжествующе распевала малиновка. Плечо болело гораздо меньше, как мне и обещали. На глазах лежало что-то прохладное и влажное, и они тоже стали болеть значительно меньше. Зато голова просто раскалывалась, будто по ней колотили, как в барабан. Но где-то в глубине моего существа родилась радость. Я была жива.

Я ведь действительно думала, что жизнь оставляет меня. А сейчас я здесь, под этими сладко пахнущими простынями, на сомкнутые веки падает нежаркое зимнее солнце. Я жива и способна заботиться о Данди и оберегать ее от всех невзгод. И ощущать чистую радость жизни, несмотря на боль.

— Понятия не имею, какие у тебя причины радоваться, — ворчливо пробурчал голос Роберта рядом со мной, он, оказывается, опять был рядом.

— Я жива, — выговорила я.

Мой голос был похож на воронье карканье, но все-таки я могла говорить.

— Да уж, — согласился он. — Ты как тот счастливый маленький котенок, которому удалось спастись и не утонуть в речке. Я думал, что ты убилась насмерть, когда Джек и Дэвид внесли тебя в дом. Ты была вся в крови, и руки висели как плети. Миссис Гривс кричала от ужаса, а Данди, не помня себя, бросалась с кулаками на Дэвида. Дэвид же, в свою очередь, проклинал себя и всех нас за то, что мы не слушали тебя. Все это было как ночной кошмар, да и сейчас ты выглядишь так, будто тебя переехала телега, однако лежишь себе и улыбаешься.

Моя улыбка стала чуть шире, но тут же превратилась в гримасу боли.

— Я и вправду счастлива, — хрипло прошептала я. — А с Данди все в порядке?

Роберт издал короткий возглас нетерпения.

— А что с ней сделается? Она сидит на кухне и с удовольствием обедает. Я обещал им подежурить возле тебя, пока они поедят.

В наступившем молчании стала слышнее песня малиновки за окном, и постепенно комнату наполнили ранние осенние сумерки. Тут я почувствовала легкое прикосновение пальцев Роберта к моей руке.

— Извини меня, пожалуйста, Меридон, — тихо произнес он. — Я ни за что в жизни никогда не причиню тебе боль. Ты больше не станешь подниматься на эту трапецию. А я завтра же поеду в работный дом и подберу там подходящую девушку. А ты будешь заниматься только лошадьми.

Я закрыла поплотнее глаза при этом напоминании и стала соскальзывать в сон, в котором меня меньше беспокоила боль и где запах лаванды напоминал мне о Вайде. Как бы издалека я услышала слова Роберта: «Спокойной ночи, моя храбрая малышка». Затем я почувствовала — но, скорей всего, я ошиблась — нежное прикосновение его губ к моему до сих пор судорожно сжатому кулаку.

Роберт сдержал свое слово, и уже на следующий день я услышала от Джека и Данди, что к нам прибыла новая девушка и что она уже начала заниматься. Роберт выбрал именно ее, потому что она была родом с фермы, где выращивали пшеницу, и имела хорошо развитые мускулы живота и рук. Дэвид также сказал мне, что она восхитительно выглядит (разумеется, подобного признания я бы не дождалась от Данди). У новенькой были длинные светлые волосы, которые она носила распущенными. При полном отсутствии страха перед высотой она уже выполняла самые простые трюки в сетке, хотя и начала тренироваться на месяц позже остальных.

Доктор велел мне больше отдыхать, и теперь я наслаждалась покоем. Мое лицо по-прежнему выглядело ужасно. Под обоими глазами были страшные синяки и такие отеки, что я ничего не видела в первые три или четыре дня. Нос был сломан, и теперь на всю жизнь он останется у меня несколько кривоватым.

Прошло еще много долгих дней, пока я не смогла наконец выйти на улицу. Первым делом я зашла к лошадям — проведать Кея. Роберт пообещал мне, что, пока я болею, никто не будет дрессировать его. Так что теперь он был несколько диковат, зато ничуть не озлоблен. Его кормили вместе с другими лошадьми и уводили ночевать в конюшню, когда ночи были холодные. Когда всех лошадей выводили в поле и начинали с ними тренировки, Кей наслаждался свободой.

Земля уже крепко промерзла, и казалось, что к Рождеству выпадет снег. Но мысль о празднике не волновала меня. Отец и Займа никогда не отмечали Рождество, и мое единственное воспоминание о празднике заключалось в том, что это было самое удобное время обчищать карманы подгулявших простаков и продавать лошадок для избалованных ребятишек. Наш с Данди день рождения приходился примерно на это время, в этом году нам должно было исполниться шестнадцать. Но и этому празднику в нашей жизни никогда не уделялось никакого внимания.

— Как холодно, — заметил Роберт, шагая рядом со мной и поддерживая меня для страховки под локоть.