Мерле и Стеклянное Слово

— Совершенно верно — пока оно по вашей милости не сгниет, как обломок доски на берегу необитаемого острова.

Кальвино хмыкнул.

— Вы считаете меня… неряхой?

— Я считаю вас, — дружелюбно сказала Унка, — самым большим стервецом на земном шаре. Во всех отношениях. Тем тяжелее мне указывать на ваши очевидные ошибки.

«Господи боже! Что сейчас будет!» — подумал Серафин.

Дарио шумно выдохнул.

— Нет, она совсем спятила! — шепнул он своему другу.

Капитан Кальвино уставился на Унку. Его большой палец нервно полировал эфес сабли, а в голове, несомненно, проносились мысли об убийстве, о филе из русалочьего мяса и о пресс-папье из русалочьих челюстей.

— Капитан? — Унка наклонила голову и улыбнулась.

— Что? — Слово, громыхнув, вырвалось из глотки капитана, как клубы серного дыма вырываются из жерла вулкана.

— Я вас не оскорбила?

Двое слонявшихся без дела матросов не успели опомниться, как Кальвино выпустил в них такой залп ругательств, что даже у Серафина и Дарио, уличных мальчишек, покраснели уши.

— Это стоит записать, — прошептал Дарио.

Кальвино взвился от злости. Казалось, сейчас он обрушит всю свою ярость на мальчиков. Но он совладал с собой, проглотил ругательство и снова повернулся к Унке. Дарио перевел дух.

Выплеснув гнев, капитан немного успокоился и теперь снова мог смотреть в лицо Унке, не буравя ее немилосердным взглядом.

— Вы… нет у вас ни стыда, ни совести.

Унка подавила улыбку. И правильно сделала, потому что улыбка русалок — не слишком привлекательное зрелище.

— Эта лодка — сплошное позорное пятно, капитан. Она воняет, она ужасно грязная и запущенная. И я бы на вашем месте (слава всем водяным, что я не на вашем месте) позаботилась, чтобы мои матросы быстренько привел и ее в порядок. Каждую трубу, каждую картину, каждый ковер. А потом я бы сидела и наслаждалась мыслью, что я одна из богатейших людей на свете.

Серафин видел, как смысл слов постепенно доходит до Кальвино. Капитан уже воображал себя одним из богатейших людей на свете. Интересно, подумал Серафин, знает ли Унка, о чем говорит. С другой стороны, надо быть полным дураком, чтобы не понимать, какую ценность представляет собой эта лодка. В теперешние времена она бесценна. В буквальном смысле слова, поскольку не осталось никого, кто мог бы ее купить.

Но Кальвино, охваченный алчностью, об этом не думал. Вероятно, капитан не продал бы свою лодку ни за какие сокровища мира. Его больше воодушевляли ее ценность и внезапное осознание богатства. Он так давно был на борту, что забыл о ценности лодки, как это часто бывает, когда видишь что-то каждый день.

Он еще несколько секунд смотрел на Унку, затем повернулся на каблуках и обрушился на подчиненных.

— Навести чистоту и порядок! — загремел он, и его приказы, переданные по рупорам даже в самые укромные уголки лодки, немедленно заставили шевелиться всех матросов. — Вытереть пыль. Соскрести ржавчину и все отполировать. Надраить палубы и вымыть до блеска стекла.

И еще он приказал развесить по стенам и расставить в уцелевших витринах сокровища, годами лежавшие в одном из грузовых отсеков лодки. И горе тем, кто нарисует на них что-нибудь углем или нацарапает кончиком ножа!

Под конец Кальвино криво ухмыльнулся бывшей русалке.

— Как ваше имя?

— Унка.

Он галантно поклонился. В поклоне была некоторая нарочитость, но и желание продемонстрировать добрую волю.

— Ринальдо Бонифаций Сергий Ромул Кальвино, — представился он. — Рад приветствовать вас на борту.

Унка поблагодарила его, но не сумела сдержать ухмылки, несколько испугавшей капитана. Пожав ему руку, она подошла наконец к мальчикам. Серафин и Дарио до сих пор стояли с открытыми ртами и никак не могли осознать то, что только что случилось.

— Как ты это сделала? — тихо спросил Серафин, когда они, сопровождаемые благосклонным взглядом Кальвино, направленным на ноги и бедра Унки, покинули мостик.

Унка подмигнула Серафину.

— Он тоже всего лишь мужчина, — удовлетворенно заметила она, — а у меня пока еще русалочий взгляд.

Затем она поспешила вперед, чтобы понаблюдать за уборочными работами на лодке.

На следующий день они достигли Египта.

То, что они увидели, когда подводная лодка поднялась на поверхность, потрясло их.

В открытом море на расстоянии сотен метров от берега дрейфовали льдины. Чем ближе подходила лодка к белой береговой линии, тем яснее становилось, что в пустыне побывала зима. Никто не понимал, что случилось, и Кальвино приказал матросам три раза прочесть «Отче наш», чтобы защититься от морских чертей и чудовищ.

Серафин, Унка и остальные выглядели такими же растерянными, как капитан и его команда, и даже Лалапея, тихая, загадочная Лалапея поспешила объяснить, что не имеет ни малейшего понятия о том, что случилось в Египте. Без сомнения, такой зимы прежде никогда не было. Сугробы на пустынном побережье, поясняла сфинкс, зрелище не менее необычное, чем танцующие белые медведи на вершинах пирамид.