Мерлин

Чтобы избавить Утера от мучений на свадьбе брата с любимой женщиной, я предложил Аврелию отправить его против Пасцента и Гиломара. Аврелий, разрывавшийся между бесчисленными делами, охотно согласился, добавив: "Езжай с ним, Мерлин, а то мне за него тревожно. Он стал такой нелюдимый и резкий. Боюсь, ему пошли во вред долгие месяцы разлуки с мечом и седлом".

И Утер, радуясь предлогу покинуть Лондон, где жизнь сделалась ему не мила, мигом встрепенулся. Спешно собравшись, мы покинули город за несколько дней до свадьбы Аврелия с Игерной. Утер ее не пе­ренес бы. Впрочем, мое общество не сильно его радовало.

Гордость мешала ему сказать это в открытую, но он винил меня, что я не встал на его сторону, забывая, что у Игерны есть отец, кото­рый не отдал бы дочь никому, кроме Аврелия.

Вам расскажут, что война с Пасцентом была недолгой и кровавой. Утер в своей ярости сметал на пути все. Если б это и впрямь было так!

На самом делеПасцент сводил нас с ума, бесконечно уклоняясь от боя и заставляя гоняться за собой по всему королевству. Этот трус на­падал на беззащитное поселение или хутор, забирал все ценное, под­жигал дома и убивал тех, кто пытался противиться грабежу. В этом он был ничуть не лучше саксов. Хуже, потому что варвары не истре­бляют своих родичей.

Однако стоило появиться Утеру, как Пасцент исчезал. Да, негодяй был хитер, он умел и пограбить, и уйти от возмездия. Вновь и вновь мы видели на горизонте черные столбы дыма, мчались во весь опор, нахлестывая коней, и заставали сожженные житницы, мокрую от кро­ви землю. Но Пасцента уже и след успевал простыть.

Прошла весна, установилось лето, а мы все бегали за ним, нахо­дясь ничуть не ближе к победе, чем в день отъезда из Лондона.

— Почему ты сидишь сложа руки? — как-то вечером спросил ме­ня воевода. Мы вновь потеряли след Пасцента в холмах Гвинедда, и Утер был в гнетущем расположении духа. — Почему ты отказыва­ешься мне помочь?

На столе рядом с его кубком валялся пустой бурдюк из-под вина.

— Я ни разу не отказал тебе в помощи.

— Тогда где твоя хваленая прозорливость? — Он вскочил и захо­дил по шатру, рассекая воздух сжатыми кулаками. — Где твои виде­ния и голоса, когда они нужны нам больше всего?

— Все не так просто, как ты думаешь. Огонь и вода вещают по сво­ей воле. Подобно вдохновению бардов, прозрение приходит без зова, и я не властен им управлять.

— Будь ты истинным друидом, ты помог бы мне, клянусь Воро­ном! — вскричал он.

— Я не друид и никогда не выдавал себя за друида.

— Ба! Не друид, не бард, не король — ни то ни се! Кто же ты, Мерлин Амброзий?

— Я человек и хочу, чтоб со мной обращались по-человечески. Если ты позвал меня, чтобы осыпать бранью, поищи себе другую ми­шень.

Я поднялся, чтобы уйти, но он еще далеко не закончил.

— Я скажу тебе, кто ты. Ты умеешь быть всем и никем. Ты вполз к нам змеей, наговорил вкрадчивых словес, украл у меня Аврелия... возбудил его против меня... — Утер уже трясся. Он, видимо, долго себя накручивал и теперь разом выпустил наружу весь скопившийся пар. Винить меня было легче, чем честно взглянуть на причину своих несчастий.

Я повернулся и вышел из шатра, однако он выбежал следом, крича:

— Я скажу тебе, Мерлин, я знаю, кто ты такой: льстец, обманщик, лукавый друг!

Его устами говорил гнев, и я не слушал.

— Отвечай! Почему ты не хочешь мне отвечать? — Он грубо схва­тил меня за руку и развернул к себе.

Пот, пропитанный винными парами, струился по его лицу. Он по­шатывался.

Стоявшие неподалеку дружинники недоуменно смотрели на нас.

— Утер, очнись! — рявкнул я. — Ты позоришь себя перед своим войском.

— Я обличаю глупца! — заорал он, скалясь в ухмылке.

— Прошу тебя, Утер, довольно. Единственный глупец, которого ты обличаешь, это ты сам. Иди в шатер и проспись.

Я вновь попытался уйти, но он держал меня крепко.

— Давай! — заорал он, чернея от пьяного гнева. — Покажи, кто та есть! Изреки пророчество!

Я сдвинул брови. Будь мы одни, я мог бы оставить эту выходку без внимания или как-то его утихомирить. Однако на нас глядели его во­ины, и не только его. Мы были в Гвинедде, и Кередигаун прислал в подкрепление своих людей. Утер завел дело слишком далеко и теперь не мог повернуть обратно без ущерба для своей репутации.

— Ладно, Утер, — произнес я громко, чтобы нас слышали. — Я ис­полню ׳твое желание.

По его лицу расползлась глупая торжествующая улыбка.

— Да, исполню, — продолжал я, — но за последствия не отвечаю. К добру ли, к худу все обернется — пеняй себя.

Я сказал это не потому, что боялся и хотел заранее себя огра­дить, но чтобы Утер понял — это не детская игра и не фокусы для невежд.

— О чем ты? — В голосе его прорезалось подозрение.

Я отвечал прямо:

— Это тебе не значки на пергаменте разбирать. Это дело странное и непредсказуемое, чреватое многими опасностями. Я управляю им не больше, чем ты ветром над головой или пламенем костра.

— Не рассчитывай меня напугать, — сказал Утер. Несколько во­инов поддержали его криками. Они желали, чтоб победа осталась за их предводителем.