Мерлин

— Урбген! Гвис! Идемте, не слушайте эту ложь! — Он повернул­ся, вышел из-за стола и двинулся к дверям, но никто за ним не после­довал.

— Ты продался скоттам, взял их золото в обмен на свое молчание. Твоя алчность навредила нам всем, Лоетер. Ты больше не имеешь права быть среди честных людей.

— Я им ничего не давал!

— Ты указал им, где высадиться! Укрыл под своим кровом! — взревел Кустеннин. — Дети спят сегодня без матерей, Лоетер. Жены оплакивают мужей. Догорают угли и остывает зола там, где был до­машний очаг. Сколько еще людей погибнет из-за тебя?

— Это не я! — взвыл несчастный, бочком подбираясь к двери.

— Так кто ж? Отвечай мне, Лоетер!

— Да я и помыслить такого не мог, — заскулил он.

— Ты продал своих родичей, Лоетер. Те, о ком я обязан печься, лежат сегодня в темных покоях смерти. — Кустеннин воздел руку и указал на длинный кинжал за поясом у предателя. — Ты пойдешь за ними, Лоетер, так я говорю, и так будет, или я уже не король Годдеу.

Лоетер еще отступил к двери.

— Нет! Они только просили разрешения поохотиться! Клянусь! Я собирался отдать золото тебе...

— Довольно! Не унижайся дальше. — Кустеннин пошел к Лоетеру, сжимая в руке кинжал.

Тот метнулся к дверям. Там был Гвендолау с двумя псами и воины по обе стороны от него.

— Не убивайте меня! — завопил Лоетер. Он попятился к Кустен- нину. — Умоляю, повелитель! Пощади!

— Твоя смерть будет легкой, чего не скажешь о тех, кто полег по твоей вине. Мне не хватит духу сотворить с тобой то, что делают с пленными скотты.

Лоетер дико взвизгнул, рухнул на колени перед королем и зары­дал. Все смотрели на них в гробовом молчании.

— Пощади меня, господин, пощади... Отправь в изгнание.

Кустеннин, казалось, задумался. Он взглянул на распростертого предателя, затем обернулся к собравшимся.

— Что скажете, братья? Пощадить его жалкую жизнь?

Он не успел договорить, как Лоетер вскочил. В руке его был кин­жал. Сталь метнулась к королевской спине, но в это мгновение по­слышался громкий рык, и что-то черное молнией пронеслось по воз­духу...

Лоетер лишь раз вскрикнул, прежде чем псы порвали ему горло.

Изменник рухнул на пол, но псы продолжали рвать тело, пока Гвендолау не оттащил их за ошейники. Кровь текла с их морд.

Кустеннин взглянул на растерзанный труп.

— Вот что принесло тебе твое золото, — печально произнес он. — Ответь мне, стоило ли оно того?

Он махнул рукой, и воины, стоявшие у дверей, вытащили тело из зала.

Я повернулся к Ганиеде, которая сидела рядом со мной. Глаза ее яростно сверкали в свете факелов.

— Он отделался легче, чем заслужил, — тихо сказала она и, по­вернувшись ко мне, добавила: — Так должно быть, Мирддин. Измену надо карать, иначе ты не король.

Глава 9

Гнусная история, — говорил Кустеннин, — и не при госте бы ей

случиться. Извини, сынок, ничего нельзя было поделать. — Я все понимаю, — отвечал я. — Тебе не за что просить

извинения.

Великан медвежьей лапой хлопнул меня по спине.

— У тебя самого царская стать. Видна кровь. Правда, что ты в по­следние годы жил с Обитателями холмов?

— Правда.

— Как же так? — искренне подивился он. — Такой смышленый малец — и не придумал, как убежать?

— Я бы мог убежать, если б хотел. Но я решил остаться.

— Сам решил?

— Не сразу, — объяснил я, — но потом понял, что так нужно.

— Зачем?

Пришлось сознаться, что я и сейчас толком не знаю.

— Может быть, станет ясно потом. По крайней мере, я не жалею об этом времени. Я многому научился.

Он только потряс головой. В этом был весь Кустеннин — он пони­мал или все, или ничего. Он действовал прямо и без промедления — как в случае с предателем Лоетером. Он ценил народное уважение и во всем стремился его заслужить.

— Куда теперь, Мирддин? — спросил он. — Ганиеда сказала, ты рассчитываешь до зимы оказаться в Диведе.

— Там у меня друзья. Мои родичи живут еще дальше.

— Ты говорил. Путь неблизкий.

Я кивнул.

— Погода может испортиться в любой день, и зима застанет тебя в дороге.

— Тем больше причин скорей отправляться в путь, — отвечал я.

— И все же я просил бы тебя остаться. Перезимуй с нами, а весной в путь-дорожку.

Я не сомневался, что все это затеяла Ганиеда. Она не решилась просить меня сама и уговорила отца.

— И нам будет веселее. Вот увидишь, время пролетит незаметно, — продолжал он.

— Вы добры и щедры, мне жаль, что я вынужден отказаться.

— Ладно, сынок, раз ты решил, то езжай, не буду тебя переубеж­дать. Три года вдали от дома — немалый срок.

Он проводил меня до конюшни, приказал седлать моего пони и с сомнением оглядел низкорослого конягу.

— Крепкий-то он крепкий, да уж больно неказист для королевско­го сына. На моем быстрее доедешь.

Кустеннин махнул конюшему, чтоб привели одного из его скакунов.

— Да, ростом пони маловаты, — сказал я, — однако очень сильны и выносливы. Что ночью, что днем, они уверенно несут своих седоков, когда другим лошадям давно потребовался бы отдых. — Я похлопал по холке мохнатого маленького конька. — Спасибо, государь, но я по­еду на своем пони.

— Как хочешь, — отвечал Кустеннин. — Просто я думал, если ты возьмешь моего коня, у тебя будет повод вернуться.

Я улыбнулся. Снова Ганиеда?