Мерлин. Моргана. Артур

— Поскольку, по словам Блэза, ты за несколько лет превзошел его огромные познания и твой ум уже достиг той зрелости, когда никакая истина не может испугать его, я, с согласия короля, открою тебе то, что уже известно всем и что до сего часа скрывалось только от тебя. Для этого я должна рассказать тебе кое-что о себе, такой странной матери необычного ребенка, которого, несмотря на частые и подробные отчеты Блэза о твоей жизни и твоем воспитании, я никогда не могла себе представить.

Она в задумчивости посмотрела на меня. Потом в первый раз улыбнулась. И в эту минуту я полюбил ее.

— Ты уже знаешь, что я единственная дочь короля деметов. Поскольку королева не смогла произвести на свет других детей, мой отец возложил на меня свою последнюю надежду иметь прямого наследника мужеского пола, чтобы оставить ему все завоеванные им земли. Однако хотя он и видел во мне — как мужчина и государь — свою покорную подданную, во всем послушную его воле, но — поскольку я единственный человек, за исключением тебя, к кому он когда-либо испытывал любовь, — он способствовал моей склонности к наукам и дал мне наставника, известного своей ученостью во всех землях от западного моря и до Константинополя. Сделав это, он, сам того не зная, создал препятствие для выполнения своего замысла, поскольку дал мне возможность противиться его воле. Я очень рано решила посвятить свою жизнь премудростям науки, а не супругу и отбросила саму мысль о браке, как о тяжкой и унизительной обязанности. И потому я решительно отвергала всех являвшихся ко мне женихов, в том числе и Пендрагона, в отношении которого король был особенно настойчив, потому что такой союз помог бы его плану объединения бриттских королевств.

Его беспокойство и раздражение росли год от года, пока не достигли той степени, когда я начала уже думать, что он меня возненавидел и потому силой принудит покориться его желанию. Настал день, когда мне исполнилось девятнадцать лет…

Здесь она снова прервала свой рассказ, словно не зная, продолжать ли ей дальше.

— В тот день Блэз пришел ко мне и объявил: «Поскольку ты отвергаешь всех женихов, но сына ты все равно должна родить, ты родишь его от нечеловеческого существа — от Бога или дьявола. И поскольку Бог уже оплодотворил Марию и послал к людям своего сына, а это может произойти только один раз, то, выходит, отцом твоего ребенка будет Сатана. Уж здесь-то ты не сможешь отказаться, и твоя гордость, заставляющая тебя теперь пренебрегать государями этого мира как невеждами и малыми детьми, должна будет удовольствоваться государем познания. И не бойся родить бесенка, потому как это зачатие — не только воля короля, но также и воля Божия, который извлек же из грязи самое совершенное свое творение и единственное наделенное божественным разумом, — так неужели же он не сумеет извлечь даже из величайшей мерзости подобного союза создание еще более совершенное и еще более разумное». Я согласилась, хотя ужас обуял меня. Тогда Блэз сказал мне: «Он придет сегодня ночью. Я дам тебе напиток, который усыпит твою волю и рассудок. Оставь дверь открытой и погаси все лампы, как сделала бы по доброй воле неразумная дева. Затем ложись нагая на свою постель». Я так и поступила и скоро забылась глубоким сном. Помню только, как вдруг почувствовала непомерную тяжесть — на себе, и боль — внутри, потом, прежде чем снова погрузиться в небытие, я как в тумане увидела огромную тень, неподвижно и безмолвно стоявшую перед моей постелью. Я проснулась испачканная и в крови. Именно так ты и был зачат, Мерлин, сын дьявола, мой сын.

Я не помнил себя от страха. Моему измученному воображению поочередно являлись образы дьявола — то ярко-красного, как огонь, то черного, как ночь, то отвратительного, то прекрасного, то жестокого, то задумчивого, овладевавшего с яростью и нежностью, словно полновластный хозяин, белым и священным телом моей матери. И вдруг безумная круговерть остановилась, и я отчетливо увидал его лик. То был лик короля, моего деда.

Я не знал, был ли я избранником или изгоем, как не знал, сделает ли меня судьба первым или последним среди людей. Я только почувствовал, что, как бы она ни сложилась, я буду навсегда исключен из числа простых смертных, и я ясно ощутил тяжкий гнет одиночества.