Гейна давно смирилась, что эта часть жизни не для неё. Во-первых, она не красавица, а во-вторых… слишком интимно. Это ведь придется подпустить человека так близко к себе, открыться ему, привязаться, полюбить. И желательно — взаимно. Она с удовольствием оставалась наблюдателем, замечая, как развиваются отношения в семейных парах. Рядом с властным и жестким Дэймоном, князем Барсы, Астория становилась беспомощной и мягкой кошечкой, во всем мужу подчиняясь. Такая модель отношений самолюбивой Гейне никак не подходила, но младшая сестра, кажется, была абсолютно счастлива. У Андреа с Регнаром была, скорее, дружба, чем любовь. Они постоянно шутили друг над другом, толкались, хихикали, но при необходимости становились серьезными и строгими. Впрочем, и ссорились нередко — с криками, битьем посуды и хлопаньем дверями. Нет, спасибо. Гейна хотела бы, чтобы ее супруг не только относился к ней с уважением, но мог и на место иногда поставить, а не терпеть женские истерики. А у Ольберта с Кэтрин и вовсе был не брак, а безобразие, основанное лишь на физической страсти. Кэтрин мужа не любила и не особо уважала, зато с радостью пользовалась своим статусом принцессы, бесконечно заказывая наряды и проводя время в праздности. А Ольберт отчего-то не желал этого замечать, пару раз довольно резко посоветовав сестре не лезть третьей в его постель. И это — самый близкий в мире человек!
Кажется, именно после этого разговора Гейну и начали мучить кошмары.
Одной было проще. Одиночество не предаст. Не будет заглядываться на других женщин. Не оскорбит и будет насмехаться. Давит порой, это да. Но привыкаешь.
— Я могу прогуляться к озеру одна? — спросила девушка о чем-то задумавшегося Торина. — Не опасно?
— Далеко не уходи. Здесь могут быть дикие звери. Волки, правда, меня боятся и сюда не приходят, но кто знает. Если что, кричи, я услышу. И вещи без присмотра не оставляй. Я достану шкуры и попробую соорудить тебе что-то более подходящее, но пока это все, что у меня есть.
Кивнула, принимая его условия. Ушла.
***
Торин поглядел ей вслед. Горничная? Как бы не так. Он не дурак. Видел и жену Роланда, и его малолетних дочек, помнил их фамильные голубые глазки. Тонкие пальцы его новой знакомой никогда не знали работы. Она принимала то, что он готовил и подавал еду, с непринужденным достоинством. Ей в голову не пришло предложить помощь с посудой. Принцесса, значит. Интересно, за какие такие заслуги ему послана эта странная барышня? И почему она выглядит так, будто болела несколько лет? И стоит ли ее вообще удерживать?
Если она уйдет далеко, то ее и вправду могут заприметить волки. А еще она может заблудиться и замерзнуть насмерть. Или пойти купаться и утонуть. Или упасть в одну из ям-ловушек, которые Торин ставил на хищного зверя.
Что ж, остается надеяться, что она достаточно благоразумна, чтобы быть послушной. Что-что, а мозги у дочерей Роланда Дикого должны иметься от рождения. Их отца можно назвать гадом, гордецом и мерзавцем, но дураком тот не был никогда.
Забавно, конечно. Женщина! Сколько лет он тут — и ведь никогда не тосковал по противоположному полу! Зачем? Ему и одному замечательно. Отвечаешь сам за себя, ничего не боишься, ничего не ждешь. Не нужно никому нравиться. И вдруг — женщина, да еще малахольная принцесса-белоручка. И все, начались проблемы. Спать на лавке неудобно, повернуться страшно. Мысли всякие в голову лезут. Пришлось на рассвете вставать. Зачем-то бороду ножом подровнял, волосы расчесал деревянным гребнем и завязал в хвост. Спину после ночи ломило, пришлось брать в руки топор и разминать мышцы. И снова — она выползла и оглядела таким взглядом, что привычного ко всему Торина аж дрожь пробрала. Ну да, дикарь. Варвар. Так барсельцы никогда комнатными собачками не были. А гляди ж ты — смотрит, как на чудовище какое. И сбежала еще. Видимо, поплакать в одиночестве решила.
Демоны и духи, а ведь теперь все изменится! Не рыгнешь лишний раз, не почешешься, песню не затянешь. Неловко. И мыться придется чаще, чтобы не оскорбить тонкий нюх принцессы запахом пота. И голым уже не искупаться летом.
Ну и зачем ему здесь женщина?
Вздохнул горько, вспомнил, что хотел на чердак слазать. Там у него ненужные шкуры хранились, да те вещи, которые от прежнего хозяина остались. То, что меховое было, давно истерлось, прохудилось. К тому же легкую женскую шубку Торин в первый же год на рукавицы перешил. Он тогда еще не научился выделывать шкуры так, чтобы можно было из них мастерить одежду. Много попортил, прежде чем догадался, что остатки мяса и жира могут убрать муравьи, а еще можно кожу варить с добавлением коры деревьев. Что-то вспомнил, что-то сам придумал, а теплая одежда нужна была сразу, а не когда-то потом.
А пара платьев осталась. И женские рукавички. И теплый платок. Моли здесь не водилась, вещи он пересыпал травами и летом обязательно сушил. Для чего, и сам не знал. Просто неловко было: вдруг хозяин таки объявится, а у него тут все растащено?
Вот и пригодится.