Merry dancers (СИ)

— Абрахас, тебе что, не о чем поговорить? — немного повысила голос она. — Лучше расскажи мне поподробнее о «Гранд текстиле».

— Только не о нём, — закатил глаза он, думая, что вместо того, чтобы заниматься делами, он прохлаждался в Хогсмиде, а теперь сидит и играет в монополию. — Мне кажется, что Том странно себя ведет…

— Странное поведение — его характерная черта, — и это говорила Аврора — образец странности. — Он просто сам в себе всегда, понимаешь? И никого не подпускает к себе близко. Мне кажется, что Каспар и Цигнус — и те ему друзья постольку поскольку. Нет, Том не похож на них совершенно, в нём есть что-то удивительное. Он очень умный, но с совершенным отсутствием чувства юмора, — видела бы она свое мечтательное выражение лица в этот момент. — За время нашего общения я узнала о нем всего лишь крупицы, мне кажется, меня он знает наизусть. Разве что… — Аврора задумалась, прилагая все усилия к формулировке следующей фразы: — Он практически не умеет смеяться, улыбаться, словно то, что было заложено в нем родителями исключает подобные эмоции, но иногда его маска приоткрывается… Возможно, только я видела его настоящую улыбку и этот невообразимый блеск в глазах, когда Том видит что-то новое или нечто восхитительное… Знаешь… Я пытаюсь его удивлять… Это своеобразная игра.

Абрахас смотрел на неё внимательным взглядом, понимая, что на этот раз жестикуляция и блаженная улыбка не были обычным проявлением эмоций Авроры. Здесь и сейчас вся эта распаленная речь отображала настоящие живые чувства по отношению к Тому… Аврора влюбилась в этого мрачного парня, подозрительного и хитрого слизеринского потомка, пытаясь вывести его на чистую воду. Однако многого она действительно не знала… Они так непохожи и, в то же время, нашли общий язык, но…

— Он груб с тобой… — негромко заметил собеседник.

— Я привыкла, — тепло улыбнулась она. — Тома стоит принять таким, какой он есть, и тогда он примет тебя…

В гостиную Слизерина, едва не снеся дверь с петель, влетел взмыленный Людо Бэгмен. Окинув бешеным взглядом помещение, он ринулся к Абрахасу. Вид слизеринского ловца не на шутку испугал обоих. Скрюченными руками не то от страха, не то еще от чего, он рванул Абрахаса на себя за плечо пиджака.

— Эй! — лишь успел возразить Абрахас.

— Абр… Абрахас… — его взгляд метался из стороны в сторону, Людо никак не мог сглотнуть комок в горле. — Там… второй этаж… туалет, закрытый… Эвелин…

Вскочив с кресла, Абрахас отцепил от себя паренька и встряхнул за плечи.

— Что? Что случилось? Что, я тебя спрашиваю? — услышав имя любимой девушки в таком контексте, он почувствовал, как из-под ног уходит земля.

— Я сам видел! Услышал крик, прибежал… А Эвелин на полу… в луже крови с открытыми глазами… вся белая… и там… Риддл там… Уидмор его держит… и… Мерлин, столько крови! И жуткая вонь! Я не знаю… как… я стал искать тебя… Абрахас, Мерлин! Случилось нечто ужасное!

Вечно с вами, Шинигами.

====== У меня нет никого кроме тебя ======

«…Я очень скучаю, дедушка, от тебя совсем никаких вестей, я знаю, что и это письмо может остаться без ответа. В душу прокрадываются страшные мысли, что с тобой случилось что-то ужасное, и никакая память о будущем меня не успокаивает. Я знаю, что в том времени с тобой все будет в порядке, а вдруг своим вмешательством в прошлое я уже его изменила? Ты говорил мне не бояться перемен, что теория о параллельных мирах и ответвлениях не доказана, но я не хочу, чтобы мне представилась возможность воочию убедиться в существовании иных реальностей. Я боюсь за тебя. Сова, посланная тебе Меррисот в последний раз, так и не вернулась, а прошли уже две недели, с ней могло что-то случиться…».

Аврора вытерла рукавом вязаного свитера ползущую по щеке слезу; глянув вниз, она с грустной улыбкой почесала подросшего за последнее время Пыща, свернувшегося клубочком у неё на коленях. Очередное письмо в никуда обещало быть длинным, ведь столько всего произошло. Оглядев тускло освещенную сумеречным светом комнату в «Кабаньей голове», Аврора тяжело вздохнула и, достав волшебную палочку из-за уха, зажгла три свечи в потертом медном канделябре. Размяв уставшую от письма кисть руки, она взяла перо поудобнее, окунула кончик в граненую чернильницу и принялась выводить строчки дальше.