Мерсье и Камье

— Тебе нужно приноровиться, — сказал Мерсье.

— Я мог бы увидеть и получше, если бы надавил себе пальцем на глаз, — сказал Камье.

— Блаженные Острова древних, — сказал Мерсье.

— Не много же им было надо, — сказал Камье[56].

— Ты подожди, — сказал Мерсье, — ты лишь едва увидел, но ты никогда теперь не забудешь, и ты вернешься.

— Что это за мрачная домина? — сказал Камье.

— Больница, — сказал Мерсье. — Кожные заболевания.

— Самое то для меня, — сказал Камье.

— И слизистой оболочки, — сказал Мерсье. Он навострил уши. Не все уж так — до воя — нынче вечером.

— Должно быть, еще слишком рано, — сказал Камье.

Камье поднялся и пошел к воде.

— Осторожно! — сказал Мерсье.

Камье вернулся на скамейку.

— Помнишь попугая? — сказал Камье.

— Я помню козла, — сказал Камье.

— У меня такое чувство, что он умер, — сказал Мерсье.

— Мы не много встречали животных, — сказал Камье.

— У меня такое чувство, что он уже был мертв в тот день, когда она нам сказала, что выпустила его за городом.

— Он не стоит твоей печали, — сказал Камье.

Он подошел второй раз к воде, некоторое время сосредоточенно всматривался в нее, затем вернулся к скамейке.

— Ну, — сказал он, — я должен идти. Прощай, Мерсье.

— Спокойного сна, — сказал Мерсье.

Оставшись один, он смотрел, как гаснет небо и темнота становится полной. Он не отрывал глаз от поглощенного горизонта, ибо знал по опыту, на какие тот еще способен последние судороги. И в темноте он мог также лучше слышать, мог слышать звуки, которые долгий день скрывал от него, человеческие шепоты, например, и дождь на воде.

1946