Мерсье и Камье

Они стояли в позе двух слепцов, знакомству которых препятствует отнюдь не остутствие расположенности, а единственно недостаток зрения.

— Я вижу, вы уже встречались, — сказал человек. — Я так и думал. Что бы вы ни делали, не подавайте вида, что знаете друг друга[48].

— Боюсь, я не узнаю вас, сэр, — сказал Камье.

— Я Уотт, — сказал Уотт. — Вы совершенно правы, узнать меня невозможно.

— Уотт? — сказал Камье. — Мне ничего не говорит это имя[49].

— Я не слишком известен, — сказал Уотт, ты прав, но когда-нибудь буду. Может быть, не повсеместно, славе моей, вероятно, не суждено никогда достигнуть обитателей честного града Дублина или Кьюк-Тулзы[50].

— И где же вы познакомились со мной? — сказал Камье. — Вы должны извинить мне недостаток памяти. У меня еще не было времени распутать все до конца.

— В твоей колыбели, — сказал Уотт. — Ты не изменился.

— Стало быть, вы знали мою мать, — сказал Камье.

— Святая, — сказал Уотт. — Пока тебе не исполнилось пять, она меняла твои пеленки через каждые два часа. Он обернулся к Мерсье. Тогда как твою, — сказал он, — я видел только бездыханной.

— Я знал одного беднягу по имени Мерфи, — сказал Мерсье, — он был похож на вас, только менее потрепан, конечно. Но он умер десять лет назад, при довольно загадочных обстоятельствах. Тела, представьте себе, так и не нашли.

— Моя мечта, — сказал Уотт.

— Так он тоже вас не знает? — сказал Камье.

— Давайте же теперь, дети мои, — сказал Уотт, — возобновим прерванное общение. Не бойтесь меня. Я — само благоразумие. Отчаяние дикого жеребца.

— Джентльмены, — сказал Камье, — позвольте мне вас оставить.

— Будь я не без желаний, — сказал Мерсье, — я бы купил себе одну из этих шляп, чтобы носить ее на голове.

— Пошли, угощу вас по маленькой, — сказал Уотт. Он добавил: — Ребята, — с улыбкой беззлобной, почти нежной.

— Право—, — сказал Камье.

— Вон тот бежевый котелок на болване, — сказал Мерсье.

Уотт схватил правую руку Мерсье, затем, после краткой потасовки, левую Камье и потянул их за собой.

— Господи, снова, — сказал Камье.

Мерсье заметил, в отдалении, цепи своего детства, те самые, что служили ему партнерами в играх. Уотт корил его:

— Если бы ты поднимал ноги, ты бы достигал больших успехов. Мы не зубы тебе идем драть.

И они уходят в закат (вы не можете отказывать себе во всем), зажегший небо выше самых высоких крыш.

— Жаль, Дюма-отец не может нас видеть, — сказал Уотт.

— Или какой-нибудь из Евангелистов, — сказал Камье.

Совсем другой класс, Мерсье и Камье, несмотря на все их недостатки.

— Мои силы имеют предел, — сказал Камье, — на случай, если ваши нет.

— Мы почти у цели, — сказал Уотт.

Полицейский констебль заступил им путь.

— Здесь тротуар, — сказал он, — а не цирковая арена.

— Вам-то что? — сказал Камье.

— Убирайся на хер, — сказал Мерсье, — и без глупостей!

— Полегче, полегче, — сказал Уотт. — Он наклонился к констеблю. Инспектор, — сказал он, — имейте снисхождение, они немного — он постучал себя пальцем по лбу, — но они и мухи не обидят. Длинный шланг считает себя Иоанном Крестителем, о котором вы, разумеется, слышали, а коротышка справа от меня не отваживается сидеть на своей стеклянной заднице. Что до меня, я примирился с полезными обязанностями, навязанными мне от рождения, одна из которых состоит в том, чтобы прогуливать этих джентльменов, когда погода позволяет. С учетом этого всего, вряд ли от нас можно ожидать, что мы выстроимся в колонну по одному, как требуют приличия.

— Отправляйтеся прогуливаться за город, — сказал констебль.

— Мы пробовали, — сказал Уотт, — и не раз. Но зелень действует на них как красное на быка. Удивительно, правда? Тогда как витрины, бетон, цемент, асфальт, неон, карманники, чинуши и бордели — все это успокаивает их и сеет в них семена живительного ночного сна.

— Тротуар не ваша собственность, — сказал констебль.

— Будьте осторожны! — закричал Уотт. — Смотрите, как растет их возбуждение! Дай Бог, чтобы я сумел их удержать! Он выпустил их руки, а обнял их талии, крепко прижав их к себе. Вперед, мои сердечные, — сказал он. Они двинулись, спотыкаясь и путая ноги. Констебль послал проклятия им вслед.

— За кого вы нас принимаете? — сказал Камье. — Пустите меня.

— Да все отлично, — сказал Уотт. — Мы все как один попахиваем гнилью. Видели его шнобель? Он до смерти хотел его выбить об асфальт. Потому нас и отпустил.

Они беспорядочно обрушились в бар. Мерсье и Камье устремились к стойке, но Уотт усадил их за столик и во весь голос потребовал три двойных.

— Не говорите, что ваша нога никогда прежде в это заведение не ступала, — сказал Уотт. — Охотно верю. Закажете граппу — вас выкинут.

Появилось виски.

— Я тоже искал, — сказал Уотт, — на собственный страх и риск, только я думал, я знаю что. Можете вы себе представить такого персонажа? Он поднял руки и провел ими по лицу, затем медленно по плечам и далее вниз, покуда они не встретились вновь у него на коленях. Невероятно, но факт, — сказал он.

Разъединенные конечности двигались в сером воздухе.