Мерседес из Кастилии

Расточительная беспомощность Генриха как правителя довела до того, что часть его подданных открыто восстала. За три года до описываемого нами времени королем Кастилии был провозглашен сводный брат Генриха IV, Альфонс, и в стране разразилась опустошительная междоусобная война. Война эта только что окончилась смертью Альфонса. Мир в королевстве был временно восстановлен, но Генриху IV пришлось по договору отказаться от своей дочери, вернее, дочери Хуаны Португальской и признать законной наследницей трона свою сводную сестру Изабеллу. Последняя уступка была сугубо вынужденной и, как и следовало ожидать, вызвала тайное и яростное сопротивление. Среди прочих интриг, затеянных королем, — вернее, его фаворитами, ибо беспечность и леность слабосильного монарха могли бы войти в поговорку, — были различные планы ограничения власти Изабеллы на тот случай, если она все-таки взойдет на престол. Для этого сначала предполагалось предложить ей в мужья одного из подданных короля, чтобы уменьшить ее влияние, а позднее — какого-нибудь подходящего иностранного принца. Таким образом, будущая свадьба принцессы была делом весьма деликатным и весьма важным для всей Испании.

Среди тех, кто домогался руки Изабеллы был и сын арагонского короля. Поэтому, когда стало известно о предстоящем посольстве, многие не без основания решили, что оно связано с событием, имеющим для судьбы Арагона величайшее значение.

Помимо того, что Изабелла была наследницей столь завидной короны, она славилась ученостью, скромностью, благочестием и красотой; поэтому претендентов на ее руку нашлось немало. Кроме принца Арагонского, о котором мы только что упоминали, в их числе были сыновья королей Португалии, Англии и Франции. Все они при поддержке различных фаворитов Генриха IV соперничали между собой, пуская в ход обычные в придворных кругах интриги, в то время как сама принцесса, предмет всей этой борьбы и соперничества, вела себя с предельной скромностью, готовая принести в жертву долгу самые дорогие свои чувства. Пока ее царственный брат развлекался в южных провинциях, сызмальства привыкшая к одиночеству Изабелла, как могла, старалась устроить свою судьбу наилучшим образом. Она уже не раз попадалась в расставленные ей ловушки, из которых ускользала только благодаря помощи друзей, и под конец укрылась в Леоне. Ее временным убежищем стал Вальядолид, столица этой провинции, или королевства, как иногда называли Леон[6]. Но поскольку Генрих Кастильский в те дни находился неподалеку от Гранады, то обратим сначала взор туда, куда направлялись арагонские послы.

Занимался великолепный осенний день, когда торжественная процессия выехала из Сарагосы через южные ворота. Она состояла из обычного по тем беспокойным временам эскорта копейщиков, группы бородатых дворян в добрых доспехах — ибо те, кто представлял хоть какой-то соблазн для грабителей, редко пускались в путь без этой предосторожности — и длинного каравана навьюченных мулов, погонщики которых походили скорее на солдат. Пышное зрелище привлекло толпу. Вслед процессии вместе с пожеланиями успеха неслись непристойные и грубые шуточки невежественной и болтливой черни, строившей самые нелепые предположения о целях и результатах посольства. Но даже любопытству есть предел, и даже сплетни надоедают: к заходу солнца большинство забыло обо всем этом и думать, а не то что говорить. Лишь двое солдат, стоявших на страже у западных ворот, откуда — начинается дорога на Бургос[7], все еще обсуждали одно утреннее происшествие, хотя уже приближалась ночь. Чтобы как-нибудь убить время, оба достославных воина, подобно многим нерадивым часовым, придирчиво и подробно перебирали дела и события дня.

— Если дон Алонсо де Карвахаль собирается уехать далеко, — заметил старший из двух досужих болтунов, — ему придется смотреть за своими спутниками в оба! Охрана, что сегодня выехала с ним из южных ворот, — самый ненадежный отряд во всей арагонской армии, сколько бы они ни трубили в трубы и ни кичились блеском сбруи своих коней. Говорю тебе, Диего, в Валенсии нашлись бы копья, более достойные королевского посольства, и копьеносцы, более отважные, чем эти арагонцы, но раз король доволен, простым солдатам, как мы с тобой, негоже ворчать.

— Не один ты так думаешь, Родриго. Многие говорят, что лучше бы все денежки, истраченные на придворных грамотеев, отдать храбрым воинам, которые щедро проливали кровь, усмиряя мятежных барселонцев.

— Э, сынок, с кредиторами и должниками всегда одна и та же песня! Король дон Хуан задолжал тебе десяток мараведи[8], так ты теперь готов упрекать его за каждый истраченный им генрих! Я вот старый солдат и давно научился вознаграждать себя сам, если казна слишком бедна, чтобы мне платить.

— Это хорошо, когда воюешь в чужой стране — скажем, с маврами, — а здесь… Ведь и каталонцы — христиане, как мы, а иные из них такие же добрые подданные короля. Легко ли грабить своих? Это тебе не то что нехристи!