Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай

– Слушай, Пепе, твоя Моника, конечно, весьма умная женщина, иначе бы она не вышла за тебя, хотя за ней увивались еще дюжина парней. Я тоже как-то начал присматриваться к одной бабенке и даже сказал, что женюсь на ней, если она будет величать меня святым, но она почему-то не захотела и начала обзывать меня совсем иными словами. Но, если сеньор Колумб в самом деле святой, это ему нисколько не вредит, наоборот – он заслуживает еще большего уважения, потому что я до сих пор не слыхал, чтобы кто-нибудь из святых или даже сама богородица могли провести корабль хотя бы от Кадиса до Барселоны!

– Как ты можешь так непочтительно говорить о святых и богородице, Санчо? Ведь они знают все и...

– Все, кроме морского дела! – прервал его Санчо. –

Наша святая Мария Рабидская не отличит востока от запада, а не то что юго-востока полтора румба к югу от северо-запада полтора румба к северу! Я сам ее об этом спрашивал и могу тебе сказать, что в таких вещах она смыслит не больше, чем твоя Моника в том, как герцогине

Медине Сидонии следует встречать своего супруга герцога, когда он возвращается после соколиной охоты!

– Осмелюсь заметить, герцогиня на месте Моники тоже не знала бы, что делать, если бы ей пришлось встречать меня после этого великого плавания! Пусть я никогда не охотился с соколом, но ведь и герцог никогда не плыл тридцать два дня подряд все время на запад от острова

Ферро, не встречая нигде земли!

– Ты прав, Пепе, однако ты еще не вернулся в Палос! –

заметил Санчо. – Но что там стряслось внизу? Орут, галдят, словно уже открыли Катай или увидели самого великого хана в блеске карбункулов на алмазном троне, хотя я поклясться готов, что причина тут иная!

– Скорее наоборот: они потому и волнуются, что ничего этого еще не видели, – возразил Пепе. – Ты разве не слышишь брань и угрозы этих смутьянов?

– Клянусь святым Яго, будь я дон Христофор, я бы вычел из жалованья всех этих подлецов по добле и отдал эти денежки верным и смирным матросам вроде нас с тобой, Пепе, которые готовы скорее подохнуть с голоду, чем вернуться ни с чем, так и не повидав Азии!

– Правильно, Санчо, я бы тоже так сделал. . Но давай-ка спустимся! Пусть его милость адмирал видит, что у него среди команды тоже есть друзья!

Санчо согласился, и через минуту оба матроса были уже на палубе. Здесь действительно пахло бунтом: матросы были еще более озлоблены, чем в день отплытия из Испании. Долгие дни ясной погоды и благоприятных ветров возродили надежды на скорое окончание путешествия, и вдруг они оказались тщетными! Почти вся команда требовала немедленного возвращения, боясь, что это плавание приведет их к гибели.

Жаркие споры и яростные крики слышались со всех сторон. Даже некоторые рулевые и кормчие склонялись к тому, что упорствовать бесполезно, а может быть, и опасно, как думали их подчиненные. Когда Санчо и Пепе смешались с толпой, матросы уже сговорились идти всем вместе к адмиралу и заявить ему напрямик, что дальше они не поплывут, – пусть поворачивает каравеллы назад! Для объяснений с Колумбом были выбраны двое: кормчий

Педро Алонсо Ниньо и старый матрос, по имени Хуан

Мартин. В эту решительную минуту адмирал и Луис как раз спустились с полуюты, чтобы уйти к себе, и толпа окружила их со всех сторон. Десятки голосов кричали одновременно:

– Сеньор!. Дон Христофор!. Ваша милость!. Сеньор адмирал!

Колумб остановился и взглянул на матросов такими суровыми и спокойными глазами, что у Ниньо душа ушла в пятки, а многие сразу умолкли.

– Что вам нужно? – резко спросил адмирал. – Говорите, я слушаю!

– Мы боимся за свою жизнь, сеньор, – начал Хуан

Мартин, полагая, что с такого маленького человека, как он, много не спросится. – Мы даже не о себе заботимся, а о том, кто прокормит наших жен и детишек! Все устали от бесцельного плавания, и многие думают, что если мы тотчас не повернем назад, то погибнем от голода и жажды!

– Что за нелепая, вздорная мысль! А знаете ли вы, сколько отсюда до острова Ферро? Ну, говори ты, Ниньо! Я

вижу, ты тоже с ними заодно, хотя и колеблешься!

– Сеньор, мы все так думаем, – возразил кормчий. –

Плыть дальше по этому пустынному, неведомому океану –

значит искушать судьбу и стремиться к собственной погибели! Столь обширное водное пространство для того, видно, и окружает населенные земли, чтоб никто не пытался проникнуть в недозволенные пониманию людей тайны. Разве не говорили нам священники и даже ваш личный друг, настоятель монастыря святой Марии Рабидской, что первый наш долг – преклоняться перед непостижимой мудростью и верить, не пытаясь уразуметь то, что нам недоступно?

– Что ж, я могу ответить тебе, честный Ниньо, твоими собственными словами, – грозно проговорил Колумб. – Я

тоже приказываю тебе повиноваться тому, чья мудрость для тебя непостижима, и покорно следовать за тем, чьи действия ты не способен уразуметь! Ступай прочь со своими матросами, чтоб больше я этого не слышал!