Мерцающие

Стюарт щелкнул выключателем у двери. Загорелся свет.

– Чтобы увидеть сферу.

* * *

– Прорыв случился, когда мы пытались считать состояние спина электрона в реальном времени, – объяснил Стюарт. – Речь уже не просто о заряде. Здесь сохраняется когерентность. У нас есть схемы наноспина и архив обработанных данных. Масштаб процесса – ты не поверишь!

Он провел меня в глубину комнаты.

Места в ней было много – чуть ли не весь этаж. Вдоль дальней стены выстроились в два ряда установки высотой восемь футов, с решетками для вентиляции. Напротив, у другой стены, раскинулась панель управления, перед которой бы взмок от пота пилот реактивного истребителя: кнопки, циферблаты, диодные лампочки, мертвые, потухшие экраны на фоне бетона. Из пустых гнезд змеились провода. Все пространство было занято оборудованием. Разобраться в нем казалось невозможно: сплошной хаос. Потом я заметил стекло. Осколки, рассыпавшиеся по полу миллионом крошечных алмазиков. Если во всем здании ощущалась заброшенность, то здесь будто бомба разорвалась. Стекло хрустело под ногами, пока я шел через комнату, а потом мой взгляд уловил, что располагалось в ее дальнем конце, и я застыл на месте. Вдруг понял, что вижу. Я увидел план, набросанный на салфетке дюжину лет назад.

– Ты ее все-таки собрал.

– А ты думал, не соберем?

В дальнем конце на вершине стального шеста держался большой стеклянный шар шестнадцати дюймов в диаметре. Над ним свисала с потолка огромная тарелка, от которой уходил вниз и в стену единственный кабель.

– И работает?

– Смотря что под этим понимать.

– Как ты сам понимаешь?

Его глаза под мясистым лбом будто сузились. Так он морщился.

– Тогда – не работает. На самом деле – нет.

Я понял, что это признание. Может быть, даже перед самим собой.

– Но кое-что она делает. Потому я и написал тебе с просьбой зайти. Я читал твою работу.

– Мою работу?

– И подумал, что тут есть связь.

* * *

Я уставился в стеклянный шар. Полупрозрачный хрусталь. Белый зернистый туман. Чем пристальней я вглядывался, тем отчетливее различал в нем порядок. Чуть наклонил голову, и свет преломился под другим углом. Внутри шара вдруг проступил рисунок: множество ячеек, возникающих из внутренних микротрещин. Похоже на зигзаг молнии, только сложнее и симметричнее.

– Там есть порядок, – сказал я.

Стюарт кивнул.

– Узор микротрещин. Сложная геометрия в высших измерениях. На самом деле – иллюзия, созданная разломами.

Я чуть повернул голову, и изображение сменилось новым сложным порядком, похожим на ограненный изнутри драгоценный камень.

– Ты сам ее сделал?

– Сферу – сам, а рисунок рефракции – нет. Это ведь не стекло – кварц, обработанный с точностью до микронов. Порядок образовался при первом же ее включении – какое-то эмерджентное свойство, связанное с перестановками внутренних молекул.

Я снова шевельнул головой, и внутренняя огранка пропала, внутренние разломы скрылись, стоило взглянуть чуть под иным углом. Я снова видел насквозь.

Я медленно пошел вокруг, проверяя другие точки зрения.

– Ты сказал, не работает, но что-то все же делает?

Он помялся, но сказал:

– Она делает снимки.

Я оглянулся на него.

– Снимки… чего?

– Пространства. Трехмерного пространства. Идеальное изображение. Больше она ничего не может.

– Трехмерного пространства? Значит, подобие фотоаппарата?

– Можно и так это понимать.

Я поднес руку к сфере. Прохладная.

– С какой степенью точности?

Он рассмеялся.

– Таким количеством полигонов не утруждает себя сама реальность.

* * *

Вырвавшись на свободу после колледжа, я развлекал себя разработками, которые никогда не удалось бы продать. Говорил себе, что занимаюсь теорией.

Мне не приходилось возиться с пользовательским интерфейсом и беспокоиться о себестоимости. Перегрев можно было сбрасывать, поставив вентилятор помощнее или водяное охлаждение. Установка могла получиться громоздкой и уродливой. Лишь бы нашелся подходящий материал.

Стюарт шагнул ко мне, встал рядом, так и не сняв с плеча дробовик.

– Когда мы только начинали, – заговорил он, – я думал, что года через два наука признает квантовую механику шаманством.

– Разве шаманство, если его изучать, не становится наукой?

– Тебя послушать, все окажется наукой.

Я вглядывался в прозрачный кварц, отыскивая в нем изъяны.

– Просто подумалось.

Я испытывал логические пределы теории, использовал ее порочные круги. Мысленные эксперименты – не более того. Опыт с двойной щелью тоже можно было назвать мысленным экспериментом. Меня, как кончик языка к больному зубу, тянуло к пробелам в теории. Хотелось ткнуть пальцем туда, где мир оказывался не таким, каким представляется.

В памяти всплыли мои же слова:

«Математика смертельно серьезна».

Стюарт долго ждал моего ответа.

Сфера – это сфера. То, что внутри, – ограненный кристалл.

* * *

– Вдохновил нас, как мне помнится, прорыв в фотографии.