Мёртвая дорога

— На тебя не шуметь надо, а кочергой тебя огреть. Говорила: подожди до вечера, со всеми и выпил бы... Пойди дров наколи посуше, видишь — не горят, — крикнула она мужу.

— Я чо, босой пойду, валенки-то мои спрятала. — И как бы в подтверждение он почесал голой пяткой другую ногу.

— Обувайся да штаны подтяни, люди ведь пришли, — кинула она ему валенки и добавила: — Смотри, не забреди ещё...

Данила Васильевич всунул босые ноги в валенки, потёр единственный глаз и, пошатываясь, пошёл на улицу.

— Рогожин плохо отеребил глухаря. Где он есть? Я бы его заставила дотеребить все пушинки, — успокоившись, показала нам глухаря Васса Андреевна.

— Нину Петровну встречает, — выдала Рогожина Марина.

— Она бабёнка ничего. Только ей, как мне, не везёт — попался муж пропойца. Правда, она с ним быстро покончила, а я мучаюсь, — вздохнула она.

Чтобы уйти от этого разговора, я вышел вслед за Данилой, помочь ему с дровами.

Когда ужин был почти готов, послышался шум моторов, и я поспешил на площадку. В дверце самолёта показалась Нина Петровна, Рогожин решительно шагнул вперёд и подал ей руку. Они пошли к фактории, не замечая меня. Я не спеша пошёл вслед за ними.

Нине Петровне было лет тридцать, она была хороша собой и стройна, только ходила немного вразвалку, видимо, от частой и длительной езды на оленях. Эта хрупкая на вид женщина одна ездила по тундре от чума к чуму, ночевала в ветхих жилищах ненцев, а иногда и в снегу, когда застигнет пурга.

Она окончила в 1940 году медицинский институт в Томске, и сразу же её направили на Крайний Север. Она протестовала, говорила, что сюда надо хорошего врача, ведь здесь всё нужно решать самой, нужно иметь практический опыт. Но её, конечно, не стали слушать, выдали документы на проезд в Ямало-Ненецкий национальный округ и сказали: «Не поедете — лишим диплома».

И вот она поехала вниз по Оби. Почти месяц смотрела с палубы парохода на угрюмые берега. Кое-где на берегу попадались деревеньки, а потом снова тянулись леса, болота; на пристанях реяли миллиарды комаров. В эти долгие дни она чувствовала, что всё осталось позади, и вычеркнула себя из жизни на те два года, которые должна была пробыть на Севере... «Пройдут эти два года, — думала она, — вернусь в Томск, получу хорошего руководителя...»

В Салехарде её документы просмотрел заведующий окрздравотделом. Написал резолюцию: «В Красноселькупский район», и она снова поехала. Сначала на пароходе по Обской, потом по Тазовской губе, а дальше на барже, которую тянул вверх по реке Таз буксир. Осенью она оказалась уже в Красноселькупе. Там Нину Петровну встретили радушно, в первый же день она попала к начальству. Заведующий районным отделом пожал ей руку и сказал:

— Вот хорошо, молодёжь будет двигать вперёд культуру в тундре, лечить людей и просвещать коренное население.

Она ему сказала:

— Чтобы что-то двигать и лечить, нужен опыт, а у меня его нет.

— Ничего, ничего, — успокоил он. — Поработаете самостоятельно, быстрее опыт приобретёте.

Нина Петровна стала объяснять, что она ещё плохой врач и толку от неё будет мало, но он закричал:

— Что, трудностей испугались? Зачем тогда учились? Зачем государственные деньги на вас тратили, товарищ Орлова?

Она замолчала. Он подвёл её к карте и, ткнув пальцем в то место, где было написано «Фактория Ратта», сказал:

— Поедете сюда. Это наш самый отсталый и отдалённый участок, там ещё не организован медпункт, и вам будет над чем поработать и о чём подумать.

И вот она снова поплыла на той же барже ещё выше по Тазу, прожив в Красноселькупе всего два дня. Ей дали с собой медикаменты, марлю, вату, инструменты. Она даже толком не знала, что везёт, так торопилась на пароход, который, разгрузившись, спешил дальше, чтобы дойти до цели, не вмёрзнув по дороге в лёд. К концу пути река стала совсем узкой, в тёмных лесах по обоим берегам. Просветы были только над головой да по течению реки. Нигде ни признаков жилья, ни живой души. Стаи уток, гусей и лебедей летели на юг, спасаясь от полярной зимы.

Вот так она оказалась на Севере.

На фактории Ратта она прожила вместо двух шесть лет. Через два положенных года её не отпустили, а ещё через три года она вышла там замуж без любви, но за порядочного, как она думала, человека. Он стал пить, во хмелю был буен, пытался бить её. Через год она сбежала в Красноселькуп и потребовала перевода: она проработала шесть лет и закон был на её стороне. После длительной переписки с Салехардом она согласилась поехать сюда, в Пуровский район.

За столом Рогожин сидел рядом с Ниной Петровной и не сводил с неё глаз.

— Чего на докторшу уставился? — выпалила наконец Васса Андреевна.

— Нравится, — спокойно ответил Рогожин.

— А нравится, так и женился бы, ведь одного с ней поля ягода, тоже разведённый, — отрезала Васса Андреевна громко, но не зло.

Все засмеялись, а я подумал: «Вот это сваха! Рогожину бы и через год не сказать Нине Петровне, что сказала Васса Андреевна». Нина Петровна смутилась, а Рогожин ответил серьёзно:

— Если Нина Петровна согласна, хоть сейчас.

Та ничего не ответила, только махнула рукой и ещё больше покраснела.