– Да, что-то вроде того, – засмеялся Флинн. – И тогда Глэдис нашла меня – голодного, замерзшего и очень несчастного мальчишку. Она без лишних вопросов пригласила меня к себе. Накормила, напоила, разрешила принять душ, выдала чистую – хоть и на несколько размеров больше – одежду и уложила спать в теплую постель. Только на третий день, когда я наконец-то пришел в себя после жизни на улице, она спросила, почему я сбежал из дома. Сначала я упрямо молчал, потом пытался соврать, что меня выгнали, но она быстро раскусила мою ложь. Глэдис очень проницательная, хоть по ней и не скажешь. – Он замолчал и улыбнулся светлым воспоминаниям.
– Видимо, она действительно хорошая женщина. А что было дальше?
– Дальше она по ниточке вытянула из меня правду, а потом сказала, что мне пора повзрослеть и перестать страдать фигней. Короче, заставила вернуться домой.
– Глэдис, судя по всему, не только хорошая, но и умная. – Едва заметная улыбка коснулась губ Хольды. – Хотя и беспечная. Не стоит ей так поздно бродить по улицам Инферсити, когда столько одержимых на свободе.
– Ну… – замялся Флинн, – у нее нет выбора.
– Почему? – Хольда с непониманием посмотрела на него.
– Она… работает по ночам.
– Кем?
– Проституткой, – ответила Глэдис вместо Флинна.
Она стояла в проеме, опершись о дверной косяк. Яркий макияж исчез с ее лица, а вместо розового парика на ее голове теперь был черный (с мелкими кудряшками). Полноватую фигуру Глэдис скрывал атласный халат с бледно-лиловыми журавлями.
– Ночной бабочкой, уличной девкой, жрицей любви – у моей профессии миллион названий, но суть одна. Хотя почему некоторые называют нас жрицами любви – хрен их знает! – хохотнула она. – Где они любовь увидели в том, чем я занимаюсь? Романтики недоделанные.
– Извините, я не хотела вас смущать, – сказала Хольда и потупила взгляд.
– Творец с тобой, Холли! – беззаботно воскликнула Глэдис. – Мне нечего стыдиться: зла я никому не делаю.
– А вы не думали сменить профессию?
– Зачем? Чтобы люди перестали осуждать меня? Так они все равно найдут повод! Не этот, так другой. Я не собираюсь плясать под чужую дудку, у меня своя голова на плечах есть – еще не потеряла ее.
– А как же твоя дочка, Глэдис? Она вроде как тоже не в восторге от того, чем ты занимаешься, – напомнил Флинн.
– Да, совсем не в восторге! Но дочка – это другое дело. Пусть она со мной и не разговаривает, но я все равно ее очень люблю. Дети не всегда понимают, на какие жертвы мы, родители, идем ради них. Да, Флинни? – Глэдис пристально посмотрела на него, и ему стало неловко. – Но мы часто прощаем их, а вот они нас, увы, редко. Так, все, хватит о грустном, давайте о веселом! У меня все же день рождения!
– И сколько тебе исполнилось? – спросил Флинн.
– Тридцать девять, – беззаботно ответила Глэдис.
– Но, когда мы только познакомились, тебе было столько же.
– Флинни, ну что я могу поделать? Я застряла в этом прекрасном возрасте!
Глэдис, покачивая бедрами, подошла к холодильнику, издающему предсмертные хрипы, и достала из него вишневый пирог, покрытый белоснежной шапочкой взбитых сливок. По пути она распахнула один из шкафчиков и свободной рукой ловко выудила из него три тарелки, три вилки и нож.
– Так, кто что пить будет? – положив всю добычу на стол, спросила Глэдис. – Есть виски, вермут, джин.
– Нет, спасибо, нам ничего не надо, – вежливо отказалась Хольда. – Мы с Флинном будем пить свое.
– А, ну да, ну да, – понимающе закивала Глэдис. – Я и забыла, что без вашего волшебного пойла вы развалитесь на части. Моя кухня много чего повидала, не буду скрывать, но такого кошмара точно не выдержит – стены рухнут, – сказала она, и ее грудь задрожала от смеха.
Глэдис снова вернулась к шкафчикам и, нагнувшись, взяла с нижней полки бутылку виски не самого лучшего качества. Раньше мать Флинна тоже пила такой: дешевый, отвратный на вкус, но достаточно крепкий, чтобы утопить в нем свое горе.
– О‐о‐ох, – устало протянула Глэдис, сев на стул напротив Флинна и Хольды. – Я целый день ждала этого момента! – Она откупорила бутылку, сделала хороший глоток виски и зажмурилась. – Дрянь, конечно, но настроение поднимает!
– Ты только не переусердствуй, Глэдис, – мрачно отозвался Флинн. Перед его глазами встал образ пьяной матери.
– Ой, не нуди, я знаю свою норму, – отмахнулась Глэдис и взяла в руки нож, чтобы разрезать пирог. – Флинни, я все еще жду от тебя увлекательный рассказ о том, как ты умудрился подохнуть в столь юном возрасте. Нет, я помню, что твоя задница жить не может без приключений, но смерть – это как-то уж слишком.
– Моя работа меня добила, – признался Флинн.
– Моя работа меня тоже добивает, но я еще, как видишь, не откинула копыта, – весело ответила Глэдис, пододвигая к нему тарелку с кусочком пирога. – Я жду подробностей.
– Баттори, – на выдохе сказал Флинн и померк. – Этот сукин сын убил меня из-за того, что я потерял очень ценный конверт.
– Баттори? Это тот красавчик блондин из твоей банды? – Глэдис отрезала Хольде кусок вдвое больше, чем Флинну, и придвинула тарелку к ней.