Мертвая голова

– Нет, это не моя Химера. Она слишком ослабла после встречи с Безумным. Это, наверное, твой духовный напарник.

Флинн не успел толком осознать то, что сказала Хольда, как услышал спокойный голос Графа Л, который звучал за пределами золотого кокона:

– О, вот вы где, а я уже думал объявления о вашей пропаже расклеивать по всему Инферсити, даже текст успел придумать: «Потерялись посыльные Смерти, особые приметы: отсутствие мозгов и дисциплины».

– Хватит тут паясничать! – взорвалась Глэдис. – Быстро помоги ребяткам!

Послышался усталый вздох, и кокон, защищавший их с Хольдой от зловещей звезды, превратился в пыль, которая мигом втянулась в грудь Флинна. И как тогда, в Призрачном гроте, тепло, проникшее в сердце, потекло в его правую руку: дух змея вернулся на место.

Граф Л стоял на пороге кухни и невидящим взором смотрел перед собой. Рукава его черной мантии были закатаны до локтей, и бесчисленные татуировки в виде глаз пристально наблюдали за Флинном и Хольдой: все зрачки устремились точно на них.

– Я есть Порядок. – Звенящий голос Графа Л эхом отскочил от стен.

Оранжевая звезда раздулась до размеров мяча, и прутья, пленившие Флинна и Хольду, стали толще.

– Чужие, неестественно, хаос, – угрожающе прогудела она.

– Я есть Порядок! – громче повторил Граф Л, соединив руки. – Приказываю тебе! Отдай тех, кто принадлежит мне!

Татуировки в виде глаз засияли, и их зрачки бешено завертелись во все стороны, будто они жаждали рассмотреть каждый миллиметр кухни, не упустив даже крохотной детали.

– Я! Есть! Порядок! – прокричал Граф Л, и все вокруг стало белым.

Стены, потолок, пол и вся мебель исчезли. В уши впился протяжный писк, похожий на комариный, но все закончилось так же стремительно, как и началось. Кухня снова вернулась на место, и ноги Флинна подкосились от сильного толчка. Оранжевая звезда бесследно исчезла, и гирлянды на стенах снова засияли.

– Уф! Давно я не спорил с миром живых, – сказал Граф Л, расправляя рукава мантии.

– А я вот с ним каждый день ругаюсь, – уперев руки в бока, грозно произнесла Глэдис. – Страж порядка, вот ответь мне, пожалуйста, какого хрена в мире живых все время творится какая-то дичь? Ты вроде как постоянно работаешь, работаешь, а лучше-то не становится! Может, тебе в отпуск пора?

– Если я свалю в отпуск, тут за день все рухнет. И вообще, что ты хочешь от меня? – развел руками Граф Л. – Беспорядка много, а я один.

– И то правда, – оттаяла Глэдис.

– Флинн, Хольда, собрались и пулей полетели в мир мертвых, – приказал Граф Л и развернулся, чтобы уйти, но, о чем-то вспомнив, повернулся обратно. – Чуть не забыл. – Он подошел к Глэдис и поцеловал ее в щеку. – С днем рождения. И спасибо, что присмотрела за моими недоумками.

– Не за что, рада была помочь, – ответила Глэдис и улыбнулась.

Граф Л исчез в темном коридоре, и Хольда смиренно последовала за ним.

– Спасибо за пирог, – поблагодарил Флинн и уже тоже был готов покинуть кухню, как вдруг его взгляд упал на карту с россыпью звезд на обратной стороне. – Мой фатум…

– Ах да, – спохватилась Глэдис и направилась к столу, – сейчас глянем. – Она перевернула карту, на которой не было рисунка – только чернота, стелившаяся от края до края.

– Самая худшая в колоде, – горько усмехнулся Флинн, вспомнив слова Глэдис. – И что же она означает?

– Не помню, Флинни, не помню, – дрогнувшим голосом соврала Глэдис.

Вернувшись в свою комнату без потолка, Флинн долго не мог уснуть. Он пытался считать звезды, плывущие в бесконечном мраке космоса, в надежде, что это поможет ему наконец-то отойти в мир грез, но нет: бессонница намертво вцепилась в него и никак не отпускала.

В голове беспрерывно раздавался монотонный голос, повторявший одно и то же: «Чужой, уничтожить, хаос». Тогда, в мире живых, он не принял эти слова близко к сердцу, а сейчас они все глубже проникали в сознание, вероятно желая обосноваться там навсегда, свить гнездо и дать потомство.

От тяжелых мыслей заболела голова, и на душе стало совсем тошно. Флинн ужом вертелся в кровати, пытаясь найти позу поудобнее, но в итоге лишь запутался в одеяле. Совсем скоро он ощутил себя сосиской в тесте, которую запихнули в пышущую жаром печь. Глухо зарычав, он сел, рывком стянул с себя одеяло и бросил его на пол, следом полетела и пропитанная потом футболка.

До разгоряченной кожи дотронулась приятная прохлада, и Флинн с облегченным вздохом прикрыл веки и лег обратно. Тусклый свет далеких звезд пробивался сквозь ресницы, пока на его место не пришла тьма, из которой так и не родилось ни одно сновидение.

Когда ему на грудь легло что-то теплое и невесомое, пустой сон соскользнул с его глаз и бесследно исчез. Сердце наполнила какая-то необъяснимая, невесть откуда взявшаяся радость. Флинн не шевелился и почти не дышал, боясь спугнуть это внезапно возникшее светлое чувство.

Вот так – совсем неподвижно, с закрытыми глазами – он пролежал очень долго, и если бы до его ушей не донесся странный звук, то мир грез снова бы завладел им.

«Ш‐ше-е‐еш-ш‐ши-и‐иш-ша-а‐а», – казалось, что эта шипящая колыбельная звучала прямо в голове Флинна, и он невольно открыл глаза.