– Тогда ваша исповедь теряет смысл, – ответил священник.
– В таком случае мне совершенно незачем исповедаться, – сказал Бруно, – поскольку такая мысль непременно придет мне в голову.
– И вы не справитесь с ней?
Паскаль улыбнулся.
– Я ею живу, отец мой. Не будь этой адской мысли, этой последней надежды на месть, неужели вы думаете, что я позволил бы тащить себя на казнь на глазах у всей этой толпы? Нет, я скорее удавился бы на этой цепи. Я уже решился на это в Мессине и готов был привести свое намерение в исполнение, как вдруг пришел приказ перевести меня в Палермо. Я догадался, что она захочет стать свидетелем моей смерти.
– Кто?
– Она!
– Если вы умрете так, не раскаявшись, Бог не будет милосерден к вам.
– Отец мой, она тоже умрет, не раскаявшись, потому как это случится в тот момент, когда она менее всего будет этого ожидать… Она также умрет без священника и без исповеди, для нее Бог не будет милосердным, как и для меня, и мы вместе попадем в ад.
В этот момент вошел один из тюремщиков.
– Отец мой, – сказал он, – страстная часовня приготовлена.
– Вы упорствуете в своем отказе, сын мой? – спросил священник.
– Упорствую, – ответил Бруно совершенно спокойно.
– Тогда я не стану задерживать панихиду, которую сейчас отслужу по вас, кроме того, я надеюсь, что, пока вы будете ее слушать, дух Божий посетит вас и вселит в вас лучшие мысли.
– Возможно, отец мой, хотя я в это и не верю.
Вошли жандармы, отвязали Бруно и отвели его в находившуюся прямо напротив тюрьмы церковь Сен-Франсуа-де-Саль, где все было приготовлено для службы. По обычаю заключенному предстояло прослушать панихиду и провести всю ночь в молитвах, так как казнь назначили на следующий день, на восемь часов утра. К каждой колонне в церкви было приделано по железному кольцу, Паскаля привязали к одному из них железной цепью, но достаточно длинной для того, чтобы он мог дойти до балюстрады, где верующие обыкновенно становились на колени во время исповеди.
В тот самый момент, когда началась панихида, сторожа из дома для умалишенных принесли и поставили посередине церкви носилки. В них покоилось тело умершей в тот день душевнобольной женщины. Управляющий дома, смекнув, что панихида по бандиту ему только на руку, распорядился доставить покойницу в церковь.
Такая служба была удобна и самому священнику, так как она позволяла ему сэкономить и время, и силы. Это отлично всех устраивало, и никто не подумал воспротивиться происходящему. Псаломщик зажег две свечи: одну в изголовье мертвой, другую в ее ногах, и служба началась. Паскаль прослушал ее всю с подлинным благоговением.
По окончании панихиды священник спустился к заключенному и спросил его, не изменил ли он своего мнения. Бруно ответил, что чувство ненависти в нем по-прежнему живо, хотя он истово молился во время службы. Тогда святой отец сказал, что завтра, в семь часов утра, он придет к нему еще раз все с тем же вопросом, потому как последняя ночь, проведенная в церкви у святого креста, может все изменить.
Паскаль остался один. Он погрузился в глубокое раздумье. Вся жизнь прошла перед его внутренним взором, начиная с того нежного возраста, когда человек только начинает помнить себя. Он мучительно пытался понять, какую роковую ошибку совершил, что заслужил такую ужасную участь. Он искал и не нашел в своем детстве ничего, кроме святого сыновнего повиновения родителям, данным ему Богом. Он вспомнил отчий дом, такой тихий и счастливый, но затем вдруг, безо всякой на то причины, ставший обителью слез и печали. Он вспомнил тот роковой день, когда его отец вышел из дома со стилетом и вернулся весь в крови. Он вспомнил ту злосчастную ночь, когда человека, давшего ему жизнь, арестовали, так же, как теперь и его самого; как его совсем еще ребенком привели в такую же страстную часовню, где он увидел прикованного к цепи отца. Фатальное стечение обстоятельств, капризный случай, победоносное торжество зла над добром – вот что превратило всю его жизнь в ад. С детских лет он перестал верить в блаженство, что сулят людям Небеса. Напрасно он искал во всей своей жизни присутствия этого хваленого Провидения. Но сейчас он больше всего желал знать, чем же он так прогневал Небо? В этот предсмертный час ему должна была открыться хоть малая часть этой вечной тайны. Паскаль распростерся на полу, касаясь его лбом и призывая Бога голосом своей души, умоляя открыть ему эту чудовищную загадку, поднять край этой таинственной завесы и проявить себя по отношению к нему отцом или тираном. Надежда его была напрасна, все молчало, кроме голоса его сердца, глухо повторявшего: «Месть! Месть! Месть!»
Тогда он подумал, что, может быть, мертвецу поручено ему ответить и что именно с этой целью откровения и принесен к нему труп, поскольку верно то, что даже самый ничтожный человек считает себя венцом творения, что все вокруг связано с его существом и что его ничтожная личность – ось, вокруг которой вращается Вселенная. Он медленно поднялся, бледный скорее от борьбы с самим собой, чем от страха перед эшафотом, и посмотрел на труп. Это была женщина.