Мертвая сцена

— Конечно, конечно, — закивал Фигуркин. — Да, дело было так… В общем, как я уже сказал, я пришел к нему из чистого любопытства. От нечего, что называется, делать. Его вывели ко мне — и я с первых секунд нашего разговора заметил, что он ведет себя до крайности странно… Правда, потом я сообразил, что он, видно, делал это из-за того, что рядом присутствовал надзиратель — или как их там называют… И вот он перед ним притворялся. Короче, Нестор вел себя так, словно он — наш Устин!

— Та-ак, — протянула я.

Фигуркин продолжал:

— Его первые слова, обращенные ко мне, были: «Фридрих, привет, ты не представляешь, как я рад тебя видеть!» Я вяло поздоровался с ним, а он тут же: «Понимаешь, мне не верят, что я — это я! Считают, что я — ты только представь себе! — Носов! А все из-за этой стервы Аллы! Представляешь, Фридрих, она оказалась самой настоящей стервой — я до сих пор не могу прийти в себя!» — Тут Фигуркин с виноватым видом вздохнул: — Извини, Алла, но я просто передаю наш разговор. А он именно это мне и говорил…

— Я понимаю, — кивнула я. — Продолжай.

— В общем, я не знал, как мне реагировать на все услышанное, а он дальше говорит: «Фридрих, послушай, я ведь могу на тебя рассчитывать? Если тебя вызовет следователь и спросит, кем я являюсь, ты ведь скажешь им правду?» Я растерялся и говорю: «То есть что именно я должен сказать следователю?» «Правду! — воскликнул Нестор. — Ты должен им сказать, что я — кинорежиссер Устин Уткин». Тут я сообразил, что он валяет дурака при надзирателе, и сказал ему: «Ну хорошо, я так и сделаю». Конечно, это было опрометчиво…

— Да почему же? — перебила я. — Даже если ты пообещал, тебя никто не заставляет так и сделать. Ты просто сразу не подумал, что он попросил тебя совершить уголовное преступление.

Фигуркин опять поник:

— Да, но если этот самый надзиратель доложит, что я пообещал Носову дать ложные показания…

— Ну, за это-то тебя не привлекут, — заверила я. — Главное, что ты все-таки не успел их дать, эти ложные показания.

— Правда? — с надеждой посмотрел на меня Фигуркин. — Ну слава богу! Как же хорошо, что я не успел сделать такую глупость. И все благодаря тебе, Алла!

«Интересно, он продолжает подлизываться или действительно так считает?» — с усмешкой подумала я.

— Ладно, — сказала я вслух, — и, наконец, последнее мое условие, если ты хочешь, чтобы я тебя окончательно простила.

— Я весь внимание, — промолвил Фигуркин.

— Монтировать картину Устина ты будешь под моим руководством.

— Конечно, — закивал он. — Я и сам хотел тебе предложить…

— Сразу после предложения о том, чтоб переспать? — усмехнулась я. — Ну да ладно уж, забудем об этом.

8.5.62

Снова виделась с Фигуркиным. Просто пришла на студию проследить, как он осуществляет досъемки картины Устина. Работает Фигуркин, конечно, из рук вон плохо. Да и актеры под его, с позволения сказать, руководством ничуть не стараются, играют как-то вяло, неубедительно. Надеюсь, что хоть на монтаже у меня получится спасти этот фильм.

В перерыве Фигуркин рассказал мне, что его сегодня еще с утра вызвали на так называемое опознание — точно ту же бессмысленную процедуру, которая уже прошла с моим участием. Меня это опознание даже задело. Для милиции что — было мало моих показаний? Они стали сомневаться в правдивости моих слов? Или Носов там настолько всех измучил, что они вызвали этого несчастного Фигуркина только для того, чтобы успокоить идиота-убийцу?

Хм, может, он и впрямь стал идиотом? Стоит только вспомнить, в каком состоянии я застала его на опознании! А как он тогда орал мне: «Алла! Алла! Скажи им правду!»

Фигуркину, как выяснилось, Носов орал примерно то же самое.

— Я даже испугался, — поделился со мной Фридрих. — Он так убедительно протестовал против моих слов, как будто и впрямь считает себя Устином.

Нет, как ни крути, мы его все же недооценивали. Вот у него даже и актерские способности проклюнулись. А на курсе абсолютно ничего не мог сыграть. Уже тогда было понятно, что ему не то что в режиссеры — даже и в артисты не стоило бы лезть…

21.5.62

Только показалось было, что мне начинает становиться чуточку легче, как опять началась какая-то гадость…

Конечно, ни дня и ни часа не проходит, чтобы я не думала об Устине. А вот о мерзавце Носове мне уже стало удаваться практически не вспоминать. Но сегодня с утра позвонил следователь — и напомнил мне о нем. Более того — вынудил меня прийти к ним в милицию и битый час разговаривать о пресловутом Носове. И ладно бы еще я разговаривала с ним, с Всеволодом Савельевичем, так ведь нет же. Всеволод Савельевич только пригласил меня по телефону. Конечно, сперва миллион раз извинился, напомнил, что до суда обещал меня не беспокоить, но сказал, что обстоятельства, к несчастью, изменились… А потом и вовсе ошарашил меня:

— Понимаете, Алла Вадимовна, сейчас дело идет к тому, что суда, может быть, и вовсе не будет…

— То есть как? — не поняла и не поверила я. — Не будет суда над Носовым?!