Не дождавшись ни ответа, ни реакции я отправился дальше, расталкивая людей. Вдали было видно, как прибывают новые силы спецназа. Память моя еще жива, и я знал в каком направлении идти. Правда при мне церковь была еще действующей. Мама часто таскала меня туда. Она и вправду верила что, если будет молиться, то все в ее жизни наладиться, мало того и меня пыталась приучить в это верить. Да уж, заставь дурака богу молиться – он и детей заставит. И все, как они говорят, из благих намерений. Правда, проблема их в полном отсутствии широты взглядов. Говоря о том, какие они из себя праведные, говоря о том, что они никому не навязывают свои табу, чувствуют себя правыми. Но все это липа, они прикрываются оскорблением чувств верующих, когда лезут в чужие дела, в чужие страны со своими взглядами. Фактически навязывая свою истину как единственно верную, они не испытывают ни малейшего признака чувства вины. А как же, ведь они же "правы". И каждая конфессия абсолютно убеждена в беспрекословной праведности убеждений, а потому считают это не навязыванием, а помощью. И ведь правительство их поощряет, да-да именно, оно дает им запрещать все, что тем не понравиться. А как же чувства верующих атеистов? Ах да, у них же нет веры, значит к ним можно обращаться, как хочется. Они без конца терпят брошенные им в лицо: "Богохульник", "Мракобес", "Гореть тебе в аду" и т.д. А в принципе такая правительственная защита им и не нужна, они и так хорошо справляются. Я это заметил исключительно из желания пролить свет на вершащеюся несправедливость. Но вот в чем парадокс. Верующие, имея как свою индивидуальную опору всемогущего бога, не унимаются, и просят поддержки правительства. В то время как атеисты, не имея за пазухой ни одного бога, никого не о чем не просят. В чем же тут дело? Выходит, что верующие настолько не верят в себя, что могут только визжать об оскорблениях в свой счет, от тех, кто находит забавной их веру. Можно ли предположить, что они подсознательно бояться, что подобные шутки подорвут их собственную веру, ведь все это проделки Сатаны, что хочет сбить их с пути "истинного". Но смотря на этот вопрос с другой стороны, думаю, не стоило говорить о том, что, ВОЗМОЖНО, у них низкая самооценка, и они бояться. Потому что это, на самом деле, известная истина. По сути, вся вера направлена на занижение самооценки, и этому есть ряд доказательств.
Первое – сама идея того, что есть некто в стократ могущественнее нас всех вместе взятых, уже является угнетающей.
Второе – чувство вины заставляет самооценку стремительно лететь в урну. А именно это чувство царит на просторах любой религии, ведь никто не способен уйти от греха, так как мы даже рождается с первородным грехом. Не буду объяснять всю нелогичность остальных, и остановлюсь на этом, чтобы было ясно, как работают остальные. Первородный грех, грех рождения, самый естественный для свершения из всех остальных, но его возвели к рангу плохого. Ну конечно, ведь причинить боль матери, это хуже всего. Но если разобраться конкретно в этой ситуации, ребенок является всего лишь снарядом. Он никуда не выползает, он не тянет ручки к свету, он просто снаряд. Выталкивают его наружу внутренние мышцы матери. То есть фактически она сама причиняет себе боль. А люди, что считают, что виноват снаряд, думали, как те кретины в правительстве, что утверждают, что человека убивает орудие, а не другой человек. И так они "пресекают проблему на корню", запрещая владение оружием. Но истинный корень все равно найдет способ убить человека, пусть даже голыми руками. И что тогда? Во всеуслышание нам заявляют, что руки – это зло, и они объявляются вне закона?
Глава 14.
Передо мной возвышался серый мрак полуразрушенной церкви. Окна частично разбиты, местами заколочены. Одной двери не хватало, а вторая лежала рядом. В дали еще звучали выстрелы и крики. Я сделал шаг на встречу, с крыши здания разлетелись вороны. Я прошёл внутрь, атмосфера отдавала сыростью, вокруг перевернутые скамьи, иконы, половина клавиш органа отсутствовала. На передней скамье кто-то сидел. Я достал пистолет и начал медленно подходить. Дойдя до него, я сел сзади.
– Я же сказал, без оружия. Сказал он мне разочарованным и в то же время подозрительно знакомым голосом, и тыл его я где то видел.
– Прости, я наврал.
Я услышал треск нажатой кнопки, и подо мной что-то запикало. Я глянул под скамью, это было похоже на бомбу. Я вздёрнулся, желая встать, но он прервал меня.
– Не рыпайся. Ничего не случиться, пока ты будешь вести себя, как подобает, – он встал со скамьи и сделал несколько шагов, затем развернулся, в руках его был передатчик, он был одет в черный смокинг. Ну конечно, чего тут было удивляться. Алекс.
– Ладно, ты не захотел принимать участия в моей цели, так не мешай, – говорил я, не спуская с него прицела.
– Я же тебе объяснял. Твоя цель гибельна. Мало того, ты подставляешь и других людей.
– Люди сами хотели этого, я лишь дал им толчок.
– Нет, ты сдвинул их с мертвой точки, на которой им и без тебя было прекрасно.
– Я дал им надежду.