Мертвая тишина

Самая молодая из трех, чьи волосы выкрашены в серебристый металлик в тон платью, беззаботно размахивает туфлями, держа их за ремешки. На шее у нее блестящая золотая цепочка, свисающая до ее тонкой талии, где болтается старомодный ключ, выставленный на обозрение словно алмаз. Данливи, младшая из сестер. Я узнаю ее, хотя девушка выглядит совсем другой… живой.

Эти две расходятся по своим номерам, оставляя последнюю женщину из трио в одиночестве. Она одета в черное, ее белокурые волосы элегантно зачесаны наверх. Когда же она подходит ближе, я понимаю, что на ней вовсе не платье, а нечто вроде смокинга без рукавов — между черными лацканами на груди ослепительно белая вставка — и длинная юбка с разрезами.

Капитан. Линден Джерард. По-видимому, направляется на мостик. Лоб у нее озабоченно нахмурен, и она держится пальцами за место между бровями, надавливая так сильно, что белеют их кончики.

— …Ты просто устала. Всего лишь… — шепотом повторяет она самой себе, пока не равняется со мной.

И тогда женщина отрывает руку от лба и пристально смотрит на меня.

Вот только это уже не капитан Джерард, а я сама.

Я смотрю снизу вверх на собственное лицо.

«Помоги мне. Помоги нам», — артикулируем мы обе. Ее руки дергаются по бокам, а затем взметаются к собственному горлу, словно бы она душит саму себя.

Краешком глаза замечаю мелькание белого медицинского халата и черных волос.

— Клэр!

Мама. Стоит мне, однако, повернуться в ее сторону, как она исчезает. Исчезает вообще всё. И я снова оказываюсь на полу в абсолютной темноте коридора. Рид по-прежнему стискивает мне горло. Мои же руки безвольно обвисают по бокам. Я сдалась.

Давление в голове такое, как будто череп буквально через несколько секунд разнесет на мелкие кусочки. Из-за боли я несколько запоздало осознаю, что рука моя опирается на что-то громоздкое и шероховатое. Внезапно образ предмета ясно предстает у меня перед глазами: износоустойчивый брезент с вышитым ярко-красным названием «ЛИНА», буквы которого несколько истрепались от частого использования.

Чемоданчик с инструментами.

Я шарю онемевшими и практически неслушающимися пальцами, и в конце концов мне удается нащупать рельефную пластмассовую рукоятку какого-то инструмента. Отвертка.

Собравшись с остатками сил, я вскидываю руку вверх, целясь острым концом отвертки в висок Рида.

Удар получается слабым, и все же я ощущаю, как лопатка инструмента чиркает по чему-то мягкому, встречая лишь незначительное сопротивление, а затем останавливается сплошной стенкой — по-видимому, костью.

Дэрроу вскрикивает, и его хватка на моем горле разом исчезает.

— Мой глаз!

Он наполовину сползает, наполовину сваливается с меня.

Перекатившись на бок, я жадно втягиваю воздух, кашляя и задыхаясь. Для саднящего горла каждая порция вдыхаемого воздуха что толченое стекло.

— Я не вижу! Я не… Ах ты, сука! — истерично вопит Рид. Ерунда, что в окружающей кромешной тьме ему и не разобрать, ослепила я его или нет. — Да я тебя… Ты заплатишь… И это только начало…

Пока он заходится бессвязными криками, я встаю на четвереньки и уползаю подальше от него. Травмированное горло пульсирует болью, но все же функционирует.

«Надо подняться. Надо бежать. Нам надо бежать», — лихорадочно соображаю я. Нисколько не сомневаюсь, что Дэрроу в своем нынешнем состоянии убьет меня, если ему выпадет еще одна возможность. А если попадется Кейн, то и его.

Стоит мне принять более-менее вертикальное положение, как немедленно накатывает дурнота, и я испытываю сильнейшее головокружение, еще более усугубляющееся темнотой. Мне уже и не понять, падаю ли я, где верх, где низ, в то время как тело панически сигнализирует о стремительно приближающейся поверхности. Я машинально выкидываю рута в надежде найти опору.

Пальцы задевают грубую ткань, согретую человеческим теплом.

Отдергиваю руку, и только затем включается мозг. Ведь Рид позади, все еще верещит, хотя уже и тише. А призраки — во всяком случае, с которыми я до сей поры сталкивалась, — всегда холодные.

Кейн.

Снова протягиваю руку, нашариваю его спину и затем плечо. Спускаюсь по руке к кисти и нащупываю такие знакомые мозолистые кончики пальцев.

Это он.

От непомерного облегчения я едва не задыхаюсь. В горле встает ком, по щекам катятся слезы боли.

Как и раньше, Кейн не берет мою руку, но позволяет взять свою. Что я и делаю.

И мы тут же срываемся на бег. Я тяну его за собой как могу быстро. В темноте лишь и остается, что полагаться на чутье. Где-то в этом ничто есть выход, вот только где…

Каждый шаг ощущается как последний.

Лихорадочно пытаюсь вспомнить плавный изгиб коридора, где в нем располагаются пристенные декоративные столики.

Один из них немедленно обнаруживается, и весьма болезненно, когда я натыкаюсь на него бедром. Ваза с засохшими цветами с клацаньем покачивается из стороны в сторону, а потом с грохотом разбивается об пол.

Причитания Рида позади сменяются рычанием и топотом. Он гонится за нами.

Мать твою.