Мертвая тишина

— Если я собираюсь вернуться на «Аврору», мне нужно… — Облизываю пересохшие губы, ощущая привкус едкой рвоты. — Мне нужно, чтобы вы велели им поменьше пичкать меня препаратами. — Я киваю на стоящих неподалеку санитаров. Только благодаря медикаментозной подушке, притупляющей эмоции и затуманивающей мысли, я и выдерживаю. Однако из-за горы пилюль и периодических уколов, пускай даже они и облегчают боль существования, я превратилась в замедленную, тусклую и более сговорчивую версию себя самой.

— Мне нужно… снова стать собой. — Замысел пробуждает смутный ужас, эдакое видение дымящихся обломков на горизонте. Но если предстоящей авантюре и суждено иметь хоть какой-то шанс на успех, я не могу позволить себе даже незначительный отрыв от реальности. Достаточно вспомнить, что произошло в прошлый раз — без всяких медикаментов.

Какое-то время Донован не сводит с меня изучающего взгляда.

— Я понимаю, — наконец отвечает он. — Да, понимаю. Но, думаю, и вы способны понять, почему мы, при всей признательности за помощь, все же… не склонны пойти на такой риск.

Пощечина, хотя я и едва ощущаю ее. Благодаря тем самым препаратам, которые он отказывается отменять.

— Вам необходимо сохранять спокойствие, — продолжает мужчина. — И курс лечения помогает вам в этом. Условия и без того будут непростыми, и нам ни к чему осложнять их еще больше… для вас.

Рид через плечо бросает на меня торжествующий взгляд, после чего мужчины наконец-то уходят.

Меня немедленно берут под руки санитары.

Осторожно отводят в палату, где помогают сменить промокшую от пота и забрызганную рвотой пижаму.

Действуют они вовсе не грубо, всего лишь расторопно и равнодушно. Я уже настолько привыкла к опеке персонала, что почти их не замечаю.

Возможно, Макс и прав. Возможно, препараты и вправду помогают и только благодаря им я и владею собой. Возможно, без них я заходилась бы безостановочным криком.

А может, Максу — и все остальным — всего лишь проще иметь дело со мной в таком состоянии. Может, так безопаснее. Для них.

Откуда мне знать.

Как бы то ни было, когда санитар сует мне в руку стаканчик, гремящий таблетками — прямо как одна из тех змей, что когда-то водились на Земле, — я послушно его беру. После моей просьбы следователю мужчина внимательно следит, не вздумаю ли я оказывать сопротивление. Мне, однако, достает сообразительности не выказывать неповиновения, и я подношу стаканчик ко рту. Таблетки скатываются мне на язык, и их горечь немедленно вызывает обильное слюноотделение и желание проглотить их, чтобы прекратить неприятное ощущение.

Боюсь, позже я пожалею об этом, но в следующий момент я перекатываю таблетки под язык и вдоль десен и изображаю натужное глотание.

— Дать воды? — осведомляется санитар.

Качаю головой и, согласно заведенному порядку, открываю рот продемонстрировать собственное послушание и исполнительность.

Удовлетворенный моим смирным поведением, мужчина — тоже согласно заведенному порядку — едва ли удостаивает мой рот взглядом.

Затем санитарка подводит меня к кровати, после чего оба отвлекаются на подготовку постельных принадлежностей и ночных перевязей, и тогда я сплевываю размокшие таблетки в ладонь и сжимаю кулак.

Когда они укладывают меня на койку и обвязывают запястья брезентовыми ремнями, сердце готово выскочить у меня из груди — из страха не перед разоблачением, доходит до меня, но перед долгой-долгой ночью, на протяжении которой я останусь наедине со своим незамутненным разумом. Что я увижу? Что вспомню?

Даже не знаю, что хуже.

Таблетки по-прежнему впиваются в ладонь, и на какое-то мгновение меня охватывает искушение признаться в содеянном. Потянуться к руке, насколько только удастся, и попытаться засунуть пилюли в рот, чтобы погрузиться в блаженное забытье.

И все же я дожидаюсь ухода санитаров, и тогда засовываю руку под одеяло и стряхиваю таблетки. Часть скатывается по матрасу к ноге, остальные застревают с другой стороны между одеялом и простыней. Моя хитрость дольше одного дня не продержится — до следующей смены белья. Надеюсь, этого времени окажется достаточно, чтобы Макс вытащил меня отсюда. Хотя больше все-таки надеюсь, что этого времени не окажется слишком много — откуда мне знать, на сколько меня хватит без препаратов. Слишком много часов безумия без лекарств и никаких надежд на избавление.

* * *

Палата, как выясняется, не самое лучшее место для сна без медикаментов, даже если остальные пациенты их приняли.

В соседней палате скулит Вера. Где-то кто-то заходится воплем, и через какое-то время в том направлении раздается топот. Ко мне не заглядывают. Впрочем, ночью наверняка совершаются обходы. Это было бы вполне естественно, хотя ничего подобного я не припомню. Снова сознание меня подводит. Но на этот раз я, по крайней мере, понимаю причину.

Мысль о подобной беззащитности вызывает у меня содрогание. Лежишь привязанная к койке, в полной отключке, а кто-то смотрит на тебя сверху.

Но вот начинается абстиненция, и меня прошибает потом. Я зажмуриваюсь. Подобное состояние, естественно, лучше переносить во сне.