Мертвая вода

— Прошло двадцать пять лет. Я не залезал так глубоко в свою память. Вы сами много происшествий помните из того, что случилось двадцать пять лет назад? В любом случае надо потихоньку разыграть эту карту, пока мы ни в чем не уверены.

— То, что вы рассказали, не выйдет за пределы комиссариата, если это вас беспокоит.

— Этого недостаточно. Мать Милка работает в магазине комиксов Деказвиля, она и распространяет все сплетни и пересуды. Если с утра что-то происходит, Милк в подробностях рассказывает ей в полдень за столом, и в два часа дня в курсе уже все. Поймите, что родные этих детей все еще живут в деревне. Представьте, какое землетрясение случится, если они прознают, что дело снова открыто. Особенно если станет известно, что оно поспешно переквалифицировано в похищение. Ни в коем случае нельзя подавать рапорт.

— Что за бардак! — взъярилась Ноэми. — Вы расскажете мне наконец всю эту историю, а, вашу мать?

Ромен уже попривык, так что его не смущали резкие выражения Шастен.

— Его звали Фортен. Он был сезонным рабочим и однажды утром почему-то сбежал, в самый разгар сбора урожая. Последнего перед затоплением. В тот же день внезапно пропали трое ребятишек. Разумеется, возможно, это и совпадение, но Фортен был хорошо знаком нашему брату-полицейскому. Бывший налетчик, освободившийся из заключения.

— Вооруженное нападение — и похищение людей. Это совсем другая песня.

— Людям на это плевать. Вам хотелось знать, какого призрака вы разбудите, я просто назвал его имя. Фортен.

— И никаких известий ни о детях, ни о Фортене?

— Никаких.

— О’кей. Не будем ничем пренебрегать. Останавливаемся на периоде в тридцать лет, и вы тащите мне это дело из архива. Незаметно передаете мне, а я вечерком спокойно его изучу.

— А приходите за ним сегодня вечером ко мне. Жена очень хотела бы с вами познакомиться. К тому же я приглашаю вас уже в третий раз.

— Она встревожена? Вы сказали ей, что моя внешность не опасна?

— Прошу вас, выпьем по стаканчику и разойдемся. Между коллегами ведь так принято? Зато потом она займется другими делами, а главное, прекратит расспрашивать об «этой загадочной мадам капитан Шастен из Парижа».

— Она так и говорит?

— Да. Не делая пауз между словами, как будто это ваше имя.

— Ну, если я могу спасти ваш брак… — сдалась Ноэми.

Она уже представляла, как позволит мадам Валант внимательно рассмотреть себя в лупу, чтобы умерить ее предполагаемую ревность, когда в кармане завибрировал телефон. Судмедэксперту было о чем сообщить.

— Несмотря на его опыт, — заявил он, — вы все же заставили побледнеть моего ассистента. Когда мы извлекли кости и пряди волос, ковыряться в этом органическом месиве стало сущим адом.

— И что вы там обнаружили, в этом аду?

— Только металлические предметы выдержали атаку желудочного сока и времени. Так что мы обнаружили…

Он зашелестел бумагами.

— …двадцать металлических колечек, наверняка обрамлявших дырочки для шнурков в обуви. Пряжку от ремня. Что-то вроде сплава, напоминающего зубную пломбу, и монетку в десять сантимов.

— Короче, ничего интересного.

— А что, если я скажу, что благодаря одному из предметов могу дать достаточно точную датировку?

Приняв вызов, Шастен замялась. Но ненадолго.

— Твою мать, десять су! Это ведь франки, верно?

— Браво! А я уж боялся разочароваться в вас. Да, это франки. А переход на евро произошел в две тысячи втором.

— Выходит, если ребенок не был нумизматом, он погиб не позже две тысячи первого года, то есть более восемнадцати лет назад. Это существенно сократит временной разброс поисков. Что-то еще?

— Отчет о пробах, взятых с бочки. Они содержали пропиленгликоль. Обычно его легко обнаружить у нас в организме: это пищевая добавка для молочных коров и овец.

Обменявшись информацией, Шастен и Валант бросились в подвал, где располагался архив. В длинном обшарпанном коридоре они миновали камеры временного содержания, фотолабораторию, где делались контрольные снимки задержанных, и гардеробные, чтобы оказаться наконец в помещении без окон. Там сидел Милк, окруженный стопками открытых дел и разбросанных вокруг листков отчетов, словно уже наступила осень.

— За тридцать лет пропало без вести четырнадцать человек. Номер один — несовершеннолетняя, спустя два дня обнаружена в Родезе у своего парня. Номер два был найден в Испании, номер три…

— Плевать на найденных, Милк. Нас интересуют незакрытые дела, в частности те, что начаты до введения евро. В кармане жертвы обнаружены старые сантимы.

— Старые? — удивился юный полицейский. — Так это, как минимум, пятидесятые годы прошлого века…

— Две тысячи второй, дурачок, — любезно поправила его Ноэми.

— Две тысячи второй год или четырнадцатый век — у меня в любом случае ничего нет. Ноль. За этот период не пропал ни один ребенок. В Авероне нет ни Эстель Музен[25], ни Марион Вагон[26] или Авроры Пенсон[27]. Единственный случай, который подходит по датам, — вот это дело.

Он с трудом приподнял стопку из многих томов, на корешках красным фломастером было написано «ФОРТЕН».

— Но я знаю, сейчас вы станете говорить, что тут нет ничего общего, потому что это похищение.