Мёртвая зыбь

— Икс равен восьмидесяти четырем! Восемьдесят четыре года прожил великий Диофант! Но одно здесь странно… Верно ли вы перевели, юный мой друг, будто в надгробье, то есть в этом уравнении, заключена мудрость искусства Диофанта?

— Совершенно точно. Здесь прямое указание на мудрость искусства Диофанта, с помощью которого можно узнать, как долог усопшего век.

— Сомнительно. Я не хочу умалить ваши поэтические способности, юный мой друг, но решение подобных уравнений с одним неизвестным под силу было египетским жрецам за тысячу лет до появления Алекcандрии и Диофанта. Вам надо просто усовершенствовать свой древнегреческий язык, мой друг. И при переводе уделять больше внимания не рифмам, а смыслу переводимого.

Пьер Ферма вспыхнул и поднял глаза с рукописи на Декарта.

— Дело в том, уважаемый господин Картезиус, что великое искусство и мудрость Диофанта действительно приложимы для решения предложенной здесь задачи, но не с помощью десяти строк надписи и семи членов написанного вами уравнения, а с помощью всего лишь двух строчек эпитафии.

Декарт побледнел от гнева и потерял всякую власть над собой:

— Вы оскорбляете память великого ученого древности и произносите недостойные слова, которые я принимаю как личное оскорбление!

И блестящий офицер, встреченный отцом и сыном Ферма в Тулонском порту, схватился за шпагу, которой готов был защищать их в море.

Перепуганный второй консул города Бомон-де-Ламань бросился между спорящими, призывая на помощь святого Доминика.

— Я вызываю вашего недостойного сына на поединок, — громовым голосом на все кладбище объявил офицер королевской гвардии Франции. — Он должен кровью смыть оскорбление, нанесенное праху великого Диофанта и лично мне, чтящему древнего ученого.

— Если господин Картезиус так чтит память Диофанта, то не лучше ли ему вместо решения уравнения из семи членов выбрать из них всего два, математически разрешив наш спор и подтвердив тем действительно высокое искусство и мудрость Диофанта, — весело произнес Пьер Ферма, с улыбкой глядя на взбешенного офицера.

— Я рассматриваю это как повторное оскорбление! Клянусь этой шпагой, что никогда не последую безграмотному совету стихоплета и не попытаюсь найти решение уравнения с помощью его двух членов. Прошу почтенного Мохаммеда эль Кашти быть моим секундантом, секундантом сына можете быть вы, почтенный метр, иди хотя бы мой слуга Огюст.

— Паша отрубит мою старую голову, если я приму участие в таком поединке иноземцев, Аллах да укротит их, — проговорил араб-звездочет.

— Не угодно ли вам защищаться, мой уважаемый юный друг? Иначе я проткну вас, как подушку, — наступал на Пьера Декарт.

— Вы забыли, почтенный господин Картезиус, — трясясь от страха, заговорил метр Доминик Ферма, — забыли, что у моего сына нет шпаги.

— Ах да, — согласился Декарт, — но мы достанем ее, я пошлю Огюста к шкиперу.

— У него на фелюге только старые турецкие ятаганы, — крикнул со своего места Огюст. — И то ржавые.

Он сидел в отдалении с кувшином воды, в ожидании, когда господа захотят пить.

— Хорошо! Будем драться на ржавах саблях.

— Это тоже невозможно, господин де Карт. Вы носите древнюю дворянскую фамилию и не можете скрестить оружие с человеком простого происхождения.

Декарт яростно вложил шпагу в ножны и крикнул:

— Огюст! Воды!

Слуга подбежал с кувшином к Декарту, и тот, запрокинув голову, подняв кувшин высоко над нею, обливая водой лицо, долго и жадно пил. Потом передал кувшин слуге и обернулся к Доминику Ферма.

— Считайте, метр, что вы спасли жизнь сына. Как офицер королевской гвардии я не вправе поднять оружие на человека низкого происхождения, но клятва остается в силе. Никакие обстоятельства, клянусь самим Всевышним, никто и никогда не заставит меня решать семичленное уравнение с помощью двух его членов!

Пьер Ферма растерянно улыбался и ничего не говорил. Он смотрел вслед удаляющемуся Декарту чуть печально, ему хотелось броситься за ним, догнать, показать решение, но он не сделал этого из-за уважения к философу, готовый простить ему его вспыльчивость, убежденный, что если б тот дал себе ничтожный труд взглянуть на им же самим написанное уравнение другими глазами, он сразу увидел бы решение, которое наиболее просто дает ответ — 84 года жизни Диофанта.

Но Декарт не сделал этого ни теперь, ни позже до конца своей жизни, став признанным философом и ученым. Он гоним был церковью за попытку, вместо слепой веры, доказать существование Бога алгебраически путем. Найдя приют при дворе своенравной шведской королевы Христины, он так и не вернулся к разгадке эпитафии на могиле Диофанта.

Однако, любой из читателей найдет эти две строчки и решение, как это сделал на обратном пути арабский звездочет Мухаммед Эль Каши.”

Костя Куликов задержался с ответным письмом, но оно было написано с таким жаром, что Званцев улыбнулся: как это бумага не загорелась?