Мертвая зыбь

В России произошла Февральская революция, солдаты русского экспедиционного корпуса потребовали возвращения на родину. И тогда произошли кровавые события в лагере ла Куртин, где французские пушки обстреливали русских солдат, бывших союзников Франции в первой мировой войне. Только в конце 1917 года Власов получил возможность вернуться в Россию.

Он не мог забыть прощания с Иветтой в Венсенском лесу. Молодые люди любили друг друга, и это было грустное прощание. Иветта проводила Андрея на Лионский вокзал. Власов уезжал из Марселя на пароходе, который следовал вокруг Африки через Индийский океан.

Война продолжалась, военный Париж выглядел как бы вымершим. Театры, цирки, мюзик-холлы, кинематографы были закрыты. По бульварам бродили солдаты в серо-голубых шинелях. Перрон вокзала был полон господ в штатском и дам, уезжавших на юг.

Власов прижал к груди и поцеловал Иветту. И он и она думали, что видятся в последний раз.

И вот прошло больше восьми лет и снова Власов в Париже, точно не было войны 1914-1918 годов. Сверкают витрины магазинов, господа сидят на террасах кафе на Больших бульварах, иллюминация на башне Эйфеля, блеск и сияние реклам на Елисейских полях, и только вдовы и матери помнят о своих погибших мужьях и сыновьях, о милых им людях, которые не вернулись с полей сражений.

И еще одна перемена, которую не мог не заметить Власов, - это русские эмигранты, осевшие в Пасси и заполнившие чуть ли не весь Монмартр русскими ресторанами, барами и погребками.

Власов помнил, что за ним следит его спутница, и, вероятно, не она одна; помнил, что ему надо изображать человека, ослепленного великолепием Парижа. Мария Захарченко задавала ему каверзные вопросы, ставила ловушки. Его испытывали, расспрашивая о Якушеве и Потапове; он отвечал, что его дело не рассуждать, а повиноваться, он рядовой член контрреволюционной организации, делал вид, что его восхищает парижская жизнь, женщины, заигрывавшие с ним, молодым человеком привлекательной внешности. На четвертый день пребывания в Париже Мария Захарченко, после встречи с группой шоферов-галлиполийцев, привела Власова в "Казино де Пари". Почти голые девицы изображали оргию времен Нерона, затем парижский канкан. Это зрелище, по мнению Захарченко, могло окончательно убедить Власова в преимуществах европейской цивилизации.

А он думал о том, как бы ему сбежать от слежки хоть на два-три часа. Возвращаясь из "Казино", вздыхая сказал:

- Просто беда.

- А что?

- Такое видеть... Я не каменный...

- Что? "Младая кровь играет"?

- Играет, Мария Владиславовна.

Она погрозила ему пальцем и кокетливо сказала:

- Спокойной ночи.

В седьмом часу утра Власов оделся и вышел из гостиницы. Он оставил портье записку для Захарченко: "Младая кровь играет..."

Улица была пустынна, и Власов, убедившись в том, что за ним никто не следит, спустился в метро. Он сделал пересадку и сел в поезд, направлявшийся в предместье (конечная остановка) Порт де ля Вилет. Здесь, в Обервиле, больше восьми лет назад жили Жан Дюваль и его сестра Иветта. Власов вышел из метро. Это была рабочая окраина. Магазины, дома, рынок все не похоже на центр Парижа. На улице, перед входом в магазин, торговали рабочей одеждой, прочными башмаками, кепи из грубой шерсти, скромной хозяйственной утварью.

Был воскресный день, рабочий люд уже толпился у стойки углового кафе, попивая дешевое белое винцо и рассуждая о политике. "А я тебе говорю, что большевики правы, они разделались с хозяевами, и они правы!" - кричал парень в клеенчатой блузе. Снова разгорелся спор, парень допил свое вино, сел на велосипед и укатил.

Дюваль жил где-то поблизости, кажется именно в этом угловом доме, где внизу кафе. Завернув за угол, Власов увидел вход, распахнутую дверь и в конце коридора деревянную винтовую лестницу, выщербленные ступени, железные грубые перила. Он не помнил точно этаж, где жил Дюваль, - на каждую площадку выходили двери трех квартир, какая из них квартира Дюваля? Когда Власов поднялся на четвертый этаж, то услышал - внизу кто-то, тяжело дыша, поднимается по лестнице. Вряд ли его проследили, но все же он решил остановиться на последнем этаже и посмотреть вниз. Человек, продолжая подниматься, поднял голову, равнодушно посмотрел на Власова. Тот решил сделать вид, что спускается, и пошел навстречу. Лестница была очень узкая, и они столкнулись.

- Monsieur, - сказал Власов.

Человек кивнул и повернулся. В этом месте в окно падали солнечные лучи, и лицо Власова оказалось на свету.

- Pardon, monsieur...

- Жан? Дюваль!

Они обнялись и долго стояли в изумлении.

А потом было то, чего следовало ожидать. Они сидели в крошечной комнатке - столовой, против Власова сидела пополневшая, похорошевшая Иветта, и у нее на коленях трехлетняя дочь... О многом могли говорить люди, которые не виделись больше восьми лет! Жан принес из кухни бутыль вина в плетеной корзине, вино было из деревни, подарок свекра Иветты к Новому году. Они выпили вино на радостях по случаю встречи. Больше всех говорил Жан, он всегда был разговорчивым собеседником.