Мертвая зыбь

- Как у вашей организации со средствами? - спрашивает Коковцов. Мак-Кормик обещал дать, но пока это только обещания.

Тут я ему поплакался на безденежье, и он мне посочувствовал. Разговор зашел о другом, о коллекции орденов и датского фарфора, принадлежавшей Коковцову; она осталась у его сестры в Ленинграде. Пообещал переслать ему коллекцию в Париж".

В тот же вечер, 5 декабря 1926 года, Якушев отправился с визитом к Шульгину. Он жил вблизи Булонского леса. Шульгин встретил дружески, но жена - холодно:

- Это вы придумали поездку Василия Витальевича в Россию? Боже, как я за него волновалась!

Говорили с Шульгиным о Врангеле. После благополучного возвращения Шульгина Врангель подобрел к "Тресту". Однако Чебышев по-прежнему подозрительно относится к Якушеву.

- Я ему говорю: я сам был в России, следил за всем и все видел. Выходит так, что я слепой, а вы все видите из Сербии. Следовательно, вы гений.

На следующий день, 6 декабря, Якушев встретился с представителем пражского "Союза галлиполийцев". Был разговор о жертвенности, о молодых, которые рвутся к активным действиям.

- В чем активность? - возражал Якушев. - В терроре? В покушениях на полпредов за границей? Не умеют конспирировать, птенцы желторотые. Будут только обузой для нас. Вот сделайте им экзамен - пусть проберутся из Чехии в Польшу без виз. Подвиг, жертвенность - эффектно звучит, но кому нужны эти жертвы? Младенцы...

Якушев встретился с приехавшим из Марселя генералом Улагаем, в прошлом крупным помещиком Харьковской губернии. Его специально вызвал Кутепов, чтобы доказать возможность конспиративной работы белых эмигрантов в России. Улагай был связан со своими родичами на Кубани, послал несколько казачьих офицеров и намеревался еще послать одного - полковника Орлова. Адъютант Улагая - Венеровский - проникал через турецкую границу до Сочи. Улагай сказал Якушеву:

- "Трест" признаю, лично вам верю, господа... Но как дойдет до дела, буду беспощаден и неумолим.

Якушев хорошо знал, на что способен этот изверг.

На квартире Кутепова обсуждали технику отправки людей. Пришлось прочесть что-то вроде реферата, объяснить, как пользоваться шифром по книге. Улагай просил выправить документы для рвущихся в Россию его "молодцов". Несомненно, они будут посылать в Россию людей и более опасных, чем те, которых посылали раньше.

Показывали этих людей. Якушев говорил с ними и думал: "Если бы им пришла в голову мысль, кем я послан в Париж в действительности, они не дали бы мне уйти живым".

Накануне отъезда к нему приехал в гостиницу Кутепов.

- Хочу вам сказать напрямик, Александр Александрович... Ведь у вас есть здесь противники, даже больше чем противники.

- Конечно, есть. Вот хоть бы тот же Чебышев. По его словам, я чуть не агент ГПУ.

- Не один Чебышев... Не он один.

Разговор был с глазу на глаз. И Кутепов временами бросал в сторону Якушева испытующий взгляд.

- Климович...

- Он? Ну, знаете, Александр Павлович! Он не у дел, притом из врангелевского окружения, а вы знаете, как к нам, николаевцам, относится Врангель. Климович не бонапартист, врангелист, но это одно и то же. Верите вы нам, "Тресту", или нет - вот в чем вопрос, генерал.

- Конечно, верю. Иначе зачем мы бы тратили время?

И тут Кутепов развернул привезенный пакет: портрет "Верховного" на коне, с трогательной надписью "Тресту". Оказалось, что Николай Николаевич, тряхнув стариной, упражняется в верховой езде в ожидании торжественного въезда в Москву. Кутепов привез и обращение к войску, написанное чуть не на древнеславянском языке. Там все было: и "поелику", и "дабы", и "осени себя крестным знамением", - не было только "христолюбивого воинства".

Перед отъездом Якушев отправил письмо Коковцову:

"Ваше сиятельство граф Владимир Николаевич! Перед отбытием на родину приношу Вашему высокопревосходительству глубочайшую признательность на Ваше согласие возглавить правительство будущей России..." И далее в том же духе.

14 декабря Якушев выехал во Франкфурт-на-Майне, оттуда в Москву.

Он чувствовал себя как после выигранного сражения.

Якушев не знал, что это была его последняя поездка в Париж, хотя в марте 1927 года предстояло "военное совещание" представителей "Треста" с Кутеповым.

75

Мария Захарченко вернулась в Москву из Ревеля и обрушилась на Радкевича. Он только вздыхал и жалко смотрел на нее. Стауниц понимал, что Радкевич запил из ревности, но влияние на него этой женщины было по-прежнему сильным, и он не смел ей противиться. Странно, что Стауниц тоже ощутил на себе ее влияние, хотя сам был законченный циник и отлично знал цену "племяннице".

"Трест" снова переживал трудные дни. Кутепов продолжал посылать на советскую территорию своих людей с ведома и без ведома Якушева. В Москве появился террорист Кизяков, в Витебске - Шорин, "молодцы" Улагая и Кутепова проникали через границу "кустарями", их разыскивали, арестовывали, но "Трест" не отвечал за безопасность "кустарей".

Радкевич однажды не вернулся домой из той же мастерской, где он работал в целях конспирации.

Мария Захарченко в панике ворвалась к Стауницу:

- Гогу арестовали!