Мертвая зыбь

- Я дам пану явку к сотруднице нашего консульства в Петрограде пани Кудлинской. Можете быть спокойны, она даже не живет в консульстве и не бывает там: числится сотрудницей нашей репатриационной комиссии и живет во дворе костела на Невском. Вы ей будете очень полезны как представитель вашей организации.

И Вернер дал Дорожинскому такую записку:

"Многоуважаемая пани Мария. Податель сего имеет в руках половину зеленой пятимиллионной ассигнации серия 1004. Другую половину этой облигации Вы получили от меня в Минске, в вагоне. После проверки указанного можно вполне ему довериться".

Прочитав записку, Дорожинский заметил:

- Как бы не вышло так, как с паном Чеховичем.

Вернер рассмеялся.

Дорожинский должен был создать у пани Кудлинской впечатление, что в Петрограде "Трест" имеет внушительные группы заговорщиков и, возможно, все сношения этой группы с Москвой отныне будут идти через Кудлинскую. При первом же свидании он понял, что эта дама настолько наивно себя ведет, что арест ее неизбежен. Действительно, ожидался обыск в репатриационной комиссии, и у Антона Антоновича, предупрежденного об этом Старовым, оказались неотложные дела в Минске.

При встрече с полковником Вернером Дорожинский сказал:

- Мне кажется, что пани Кудлинской кланялся Чехович.

Тот мрачно ответил:

- Вы правы. Я вас чуть не подвел. Мы ее убрали из Петрограда.

Якушев устроил сцену Вернеру, и с тех пор было решено, что польская агентура будет направляться в Россию только с ведома "Треста" и работать при содействии этой организации. Вернер согласился на такое требование лишь потому, что два агента, добывавшие для него шпионские сведения, провалились.

Так удалось умерить аппетиты 2-го отдела польского генерального штаба. Байер убедился на опыте, как опасно добывать подобные сведения не через "Трест", и Якушев мог уклоняться от такого рода поручений.

Чтобы уклоняться и от требований эстонского штаба, очень полезен оказался Роман Бирк. Он требовал, чтобы "Трест" сносился с министерством иностранных дел, а не со штабом. Бирк доказывал, что агентура эстонского штаба очень слаба и нельзя доверяться ей после нескольких провалов.

Артузов, просматривая письма, составленные Потаповым, убедился в ловкости, с которой он вел игру, ограничиваясь одними обещаниями. Запугивая возможностью провала, Потапов сеял панику в эстонском и польском штабах.

Роль Кутепова в эмигрантских кругах все больше возрастала. Поддержание с ним связи приобретало первостепенное значение. По этой причине приходилось мириться с пребыванием "племянников" в Москве.

Из разговоров с Марией Захарченко нетрудно было составить мнение о характере Кутепова: жестокий, упрямый, подозрительный и грубый солдафон.

- Александр Александрович! - говорила Якушеву Мария Захарченко. - Я не скрою от вас, мы не верили в вашу организацию, сомневались, заранее считая себя погибшими. Мы рвались в Россию, рвались на подвиг, решили пожертвовать собой. И тут подвернулся Николай Евгеньевич Марков. Он сказал: "У Монархического совета есть верный филиал в Москве". И "Трест" оказался очень серьезной организацией! Вы должны непременно встретиться с Александром Павловичем, с Кутеповым! Вы увидите, что это за человек!

- Не тот ли это Кутепов, тогда еще полковник, который с десятью ротами преображенцев и кексгольмцев да с двумя эскадронами драгун взялся подавить Февральскую революцию, загнать толпу в угол, к Неве, и дошел с этим отрядом только до Кирочной? - вспомнил Якушев. - Он или не он?

- По тому, что вы рассказываете, похоже на Александра Павловича. Какая сила! Какая энергия! Какой ум!

"Ну, насчет ума ты хватила, милая", - подумал Якушев и вспомнил, что ему говорил Климович. А говорил так: "Вы увидите, этот болван еще обделается на весь мир. Храбрости хватает, а ума ни на грош!"

Захарченко посылала через "Трест" письмо за письмом Кутепову. Письма были полны восторга: "Все великолепно!", "Все солидно!". Кутепов дал супругам указание: поступить в полное распоряжение "новых друзей". Но поддерживать в "племянниках" веру в реальность "контрреволюционной" организации Якушеву становилось все труднее. Они настойчиво требовали "настоящего" дела. Радкевич был не слишком умен, к тому же, что называется, под башмаком у своей супруги. Захарченко не только умела подглядывать и подслушивать: у нее были и свои взгляды на "Трест". Однажды в припадке откровенности она сказала Стауницу, что "Трест" должен существовать до переворота, а там вернется Кутепов и не станет считаться с "идеологией" Якушева.

Из писем Климовича "Тресту" стало ясно, что у Врангеля с Кутеповым конфликт обострился, они обвиняют друг друга в интригах.

Кутепов, в надежде, что его поддержит Николай Николаевич, окончательно переехал в Париж.