Мертвая зыбь (СИ)

Возле уха свистнула еще одна пуля - одновременно со звуком далекого выстрела. Кружилась голова, все быстрей и быстрей, камень под ногами ходил ходуном, и Олаф сел, чтобы не упасть. Понемногу начал сползать вбок и вниз. И боялся не смерти от пули, а еще одной раны - еще одной такой же невыносимой боли. Мысли плавали в голове, бесформенные, как медузы. Слепое ранение сустава - он недавно вскрывал как раз похожее… Это злая судьба или у карликов так принято? Снайперские винтовки, две снайперские винтовки… И смешно как-то было, и стыдно немного - не в живот, не в легкое, не в голову. Пуля ведь махонькая совсем…

Он соскользнул на землю с метровой примерно высоты, но не удержал равновесия, тяжело грохнулся на камень всем телом, навзничь - и это стало последней каплей, гранью, за которой возможно только беспамятство.

Олаф очнулся в окружении четверых карликов с масками на лицах - и в первую секунду подумал о цвергах… Холод начинался за пределами тела и сходился, концентрировался в ране невозможной болью. Боль от раны расползалась по сторонам холодом.

Они говорили. По-видимому, через динамики: голоса искажались помехами и доносились будто из радиоприемника. На странном языке, в котором Олаф не сразу узнал допотопный английский, - во всяком случае, слова звучали совсем не так, как его учили в школе, буквы глотались, и речь сливалась в полугласные звуки. Он не понимал и половины сказанного, только угадывал общий смысл. Они говорили, что варвар жив, и это их почему-то забавляло. Один небрежно пнул Олафа ботинком в правое плечо, не сильно совсем, не ударил - пошевелил, а в глазах от боли потемнело, сознание едва не ушло опять. Злости не было, но от накатившей детской обиды захотелось плакать. Зачем? Ну зачем так?

Выбитые прикладом зубы. Выдавленные глаза. Раздробленные пальцы… Пока обижаться было не на что, вместо коленного сустава прострелили плечевой, и на том спасибо.

- Девушки, сюда! - крикнул карлик (вряд ли Олаф понял его неправильно). - Вам понравится!

- Вы нашли варвара первыми? - ответил женский голос откуда-то слева. И от того, что его искажал динамик, показался нечеловеческим, искусственным.

Карлицы. Неотличимые от мужчин в этой форме, масках, очках. Когда три женщины встали над Олафом рядом с солдатами-мужчинами, отсутствие различий бросилось в глаза. Значит, та карлица, которую он вскрывал, не исключение?

- О-о-о! - протянула одна и наклонила голову. - Какой он громадный!

- А можете представить, какой у него член? - вторая причмокнула губами. Олаф решил, что чего-то недопонял.

Третья повернула голову к подругам и прошипела в динамик:

- Варвары убили Джуди. Я их ненавижу.

Она, не сильно замахиваясь, ударила Олафа ботинком в плечо - он втянул воздух сквозь зубы, охнул и зажмурился. Боль не отпускала, туманила голову, перехлестывала через барьер, до которого ее можно было принимать как испытание, - не хватало ни спокойствия, ни достоинства.

Они рассмеялись почему-то, и женщины тоже, а один пояснил (если Олаф правильно его понял), что у варваров высокий болевой порог, они начинают чувствовать боль, только если им ломать кости. Олаф сказал бы им как врач, что у варваров такой же болевой порог, как у гипербореев, как вообще у людей, но неожиданно догадался, что варваром называют его самого.

- Я бы хотела переломать кости им всем… - проворчала карлица, которая пнула Олафа.

Следующая фраза оказалась непосильной для Олафа: что-то про садо-мазо, лесбиянок и женщин, которые рожают одного за одним, как свиноматки. Единственное, что было понятно однозначно: «Поглядите, он милашка» - и имя карлицы: «Наташа». Обращение на «вы» и фамильярный тон никак друг с другом не вязались. В книгах это «вы» не мешало, а тут он никак не мог понять, когда фраза обращается ко всем, а когда - к кому-то конкретно.

Наташа ответила на выпад товарки: «Может быть», «вы извиняетесь», «ваши трубки»… «Жалеете, что перетянули трубы?» - должно быть, так. Или снова профессиональная деформация? И если он понял этот вопрос правильно, то что же это значит? Эта женщина добровольно отказалась от рождения детей? Кто же перед ним? Что же это за чудовища? Боль перетекала в холод, холод становился болью. Камни забирали тепло и возвращали боль. Происходящее, наверное, было сном. Или бредом.

Ответ Олаф тоже разобрал плохо: «Поставила клипсы», «непохоже на вас» - «в отличие от вас»! «Сниму», «хочу»… А, «если захочу, то сниму»! «Просто посмотрите на него». «Его сперма сломает любую клипсу». Значит, речь все же о маточных трубах? Она поставила зажимы, которые можно снять, - вроде бы так.

- Довольно, - оборвал их карлик-мужчина. Тот, который объяснял про болевой порог. - Вы собрались сношаться прямо здесь? В респираторе?

- Сержант, моя киска не нуждается в респираторе, - прыснула женщина. Продолжение фразы было длинным: «думаете», «его инструмент», «не подняться», «кто-нибудь», «пососать»… Похоже, это можно было сказать короче: «Думаешь, у него не встанет, если не отсосать?» Потрясающе… Но - да, это трудно в респираторе.