Мертвая

Я простила. И позволила себе остаться в кресле. Суетились жандармы… как-то много их стало. Ходят туда-сюда, сюда-туда, носят с собой всякого рода запахи. Кто пахнет чесночной колбасой, кто – вчерашним элем не лучшего качества. Потом и не только человеческим… дымом, керосином… много их. И дядюшка с сигарой воспринимается едва ли не как благодетель.

– Вот и все, – говорит он кому-то. И я, повернув голову, вижу герра Германа, что характерно, в парадном мундире. И тоже с сигарой. Как-то… не знаю, цинично что ли курить на месте преступления, стряхивая пепел в фарфоровую вазу. Неплохая, между прочим, подделка…

– Это да… и даже не знаю, как быть, – герр Герман покосился на меня и, отвернувшись, любезно выпустил дым в другую сторону. – Обвинять несчастную женщину… ей награду дать надо.

Надо. За артистичность. Со своего места я видела ее, окруженную тремя жандармами. Такую хрупкую. Такую светлую. Такую…

– Не подозревали? – дядюшка Фердинанд смотрел на прелестницу скептически.

И за это я готова была расцеловать его. Правда, подозреваю, что от этакой нежности дядюшка уклонится.

– Понятия не имел. Получается… он и тогда мной воспользовался!

Сколько возмущения. Можно подумать, герр Герман сильно протестовал.

– Придется в отставку подавать, – он промокнул лоб платком.

…и не только из-за дядюшки, полагаю. На его совести немало делишек темных, которые пришло время искупить праведной жизнью и небольшими отчислениями в пользу храма. А заодно уж и с собственностью разобраться, если не ошибаюсь,то ещё в позапрошлом году герр Γерман приобрел себе пару доходных домов. Точнее не он, а супруга… и матушка ее… и наступит тихая мирная жизнь. Чтоб вас всех. Я почесала ладонь, которая неимоверно зудела: гладить чудовищ – занятие вредное для здоровья.

– Ничего… много не дадут… при хорошем адвокате… – и на меня поглядел.

– Я найму лучшего, – пообещала я.

Искренне. …вот только работать он будет на меня. Ничего личного, просто… не люблю, когда из меня дуру делают.

…а доказательств нашлось изрядно. Тут тебе и договор аренды на имя дядюшки Мортимера,и приходная тетрадь, где он с завидной скрупулезностью фиксировал доходы… немалые, к слову. Имена. И краткие заметки… кого привлечь. Кого убить…

Старые снимки. И новые, правда, несколько смазанные, но происходящее различить можно было… или вот дневник его с воспоминаниями о днях былых… Не хватало, разве что чистосердечного признания,и то, полагаю, поскольку выглядело бы оно несколько неуместно. Что ж, мои догадки оправдались: дядюшка Мортимер очень пригодился. Мертвым.

Сложно было бы найти более удобную кандидатуру, но… Я постучала пальцем по стеклу. Раз, два, три и четыре… пять… свет не скажет,тьма промолчит. И вообще людям стоит самим разобраться со своими делами, не привлекая высшие силы.

Я вышла из комнаты. Мои гости спят, включая дядюшку Фердинанда, который заявил, что не может теперь бросить единственную более-менее вменяемую родственницу, тем паче, она и без того пострадала от его бездействия. Я не стала противиться: комнат в доме полно. Раз и два… переступить через скрипучую половицу. Диттер спит крепко.

А Вильгельму наша кухарка приготовила теплого молока с медом и маслом. Хорошее средство… жрец тоже дремлет. Дом слышит его дыхание. Этот гость ему не по нраву, но дом,так и быть, потерпит.

Четыре…

Пять…

Закрытое крыло. Мамины покои… здесь тоже делали ремонт. И я уже не могу сказать, действительно ли эта комната была в сиреневых тонах, или меня лишь убедили, что она осталась такой же, как при маме? Небольшая гостиная. Пыль. Книги стопкой… любовные романы? А дядюшка говорил, что мама была умной… разве умная женщина будет читать любовные романы? Вышивка неоконченная… кто ее начал? Пяльцы… я никогда не видела маму с пяльцами… на полках статуэтки. И ни одной серьезной книги. Впрочем, это ни о чем не говорит… серьезных книг полно в библиотеке. Спальня общая, родительская. Здесь темно и…

– Что ты здесь потеряла, маленькая дрянь? – поинтересовалась я, наклонившись перед кроватью. – Вылезай.

И смуглая девчонка выползла, вытащив пару клубов пыли и оброненную расческу. Да, расческа бы ей не помешала. Волосы стояли дыбом. Ночная рубашка пестрела пятнами. Подол ее короткий не скрывал ободранных коленей и тощих ног.

– Я… виновата, – сказала она, глядя на эти самые босые ноги.

– Виновата, – не стала спорить я.

Девчонка шмыгнула носом,и я предупредила:

– Заревешь – сошлю куда-нибудь…

Подействовало. Слезы явно были притворными, а вот злость в глазах – самой настоящей.

– Садись, – я похлопала по кровати. – И рассказывай.

– Что?

– Что ты здесь искала.

– Ничего.

Я не поверила.

– Если вздумала воровать… – я сделала выразительную паузу. И девчонка затрясла головой, залепетала что-то на своем. Ага, значит, красть она не собиралась. Тогда…

– Здесь… иначе, – сказала она, поняв, что мольбы на меня действуют слабо. – Там… зовет.

– Кто зовет?