Мертвец

Не, «Последняя война». Интересно. Там про это, про то, как...

Проклятые капиталисты чуть не уничтожили мир, — закончила Катька за меня.

Ну да. В общих чертах. Но мы вместе читаем. Можно загадать желание.

Я загадала.

Я тоже.

Мы помолчали.

Слащёв, — сказала Катька через минуту, — ты работать будешь?

Не знаю. Я сторонник свободы личности...

Короче, если решишь поработать, приходи в музей. Там поговорим.

И нагло разъединилась. Профессор Блэксворт облучил Е-лучами русскую выхухоль, русская выхухоль сдохла.

Я рассоединил провода, заложил книжку пиковой дамой и вышел на улицу.

Сенька сидел на моём крыльце и изучал карту. У него универсальная карта — он на ней всё обозначает: крестиками — места обнаружения и захоронения своих покойничков, кружочками — места метеоритных экспедиций.

Жаль, что ты не в Египте живёшь, — сказал я.

Почему?

А ты не слышал? Это же классический случай, во всех газетах писали и по телику говорили. Как в Египте метеорит убил собаку. Просто мечта настоящая. И метеорит — и дохлая собака. Вот тут бы ты развернулся!

Я рассмеялся. Сенька тоже хихикнул.

Смешно, — сказал он. — Я гляжу, тебя вдруг на трудовые подвиги потянуло?

А тебя? Так и будешь дохлятину по окрестностям собирать?

Сенька многозначительно улыбнулся.

У Шахова псина болеет, — сообщил он. — Мастино неаполитано, ну Диоген, ты знаешь, синего цвета. Он старый уже, рак у него.

У Шахова?

У какого Шахова, у псины его. На спине опухоль с два кулака, морда белая, не жилец. Издохнет скоро. А Шахов к нему привязан, он его чуть ли не с ложечки выкормил. Он ко мне уже обращался.

Диоген?

Шахов, идиот.

Да? Прямо обращался?

Ага, — мечтательно сказал Сенька. — Прямо обращался. Говорит, если сделаешь всё по высшему классу, сто баков подгоню.

Как это по высшему классу? — не понял я.

Ну как, как, — как водится, значит. Могила, скромная процессия, аккуратность, элегия из магнитофона.

На кладбище же нельзя собак хоронить, там же только люди...

Я даже оторопел немного.

Люди... Собаки — они же тоже как люди, — изрёк Сенька, — только говорить не умеют. К тому же это... собака — друг человека, это всем известно.

Я громко постучал себя по голове.

Сеня, ты со своим метеоритом вообще... Кто тебе разрешит на кладбище собаку хоронить?

Мне, конечно, не разрешат, — Сенька ухмыльнулся, — а Шахову разрешат, он человек авторитетный.

Мне нечего было сказать, я промолчал. Мэр города с моим братцем собираются похоронить на кладбище складчатую синюю седую собаку. Без комментариев.

На физиономии Сеньки сияло торжествующее выражение.

А чего он в «Ритуал» не обратится? — я попытался это бодрое настроение испортить.

Лицо брата переплавилось из торжествующего в презрительное.

«Ритуал»! — хмыкнул он. — Лошконавты, а не «Ритуал»! Да они покойников на грузовике возят!

А ты что, катафалк, что ли, организуешь?

Сенька загадочно промолчал, потом сказал:

Матуха на измене, сам видишь. У нас уже одна просрочка по кредиту была! Еле отбрыкались тогда.

А при чём здесь кредит? — не понял я.

При чём кредит? — Сенька округлил глаза. — Ты всё-таки притворяешься или на самом деле такой барановидный?

Ну притворяюсь. И что?

Сенька стал рассказывать:

Батон влетел в неприятности. Во-первых, там люди пострадали, а за это по макушке не погладят, это ясно. Папашу могут вполне под суд отдать — а это расходы. А во-вторых, там ещё трансформатор сгорел. Сам понимаешь, это ещё большие расходы. И вычитать будут из его зарплаты. Да батон вообще может загреметь! Вот мать и бесится. И денег нет, и папашу посадят. Втыкаешься?

Я втыкался.

Про Ерёминых слыхал?

Я слыхал. У нас все про них слыхали. Ерёмины взяли кредит. У нас полгорода уже взяло, модно это. Эти дураки тоже взяли, купили тачку. Ездили везде с довольными рожами. Потом пьяный Ерёмин-старший упал в канаву вместе с тачкой, сломал руку. Как-то нехорошо сломал, и нехорошо срослось. А работал он на лесопилке. А кому на лесопилке нужен криворукий? Кредит Ерёмины не отдали. Банк один раз людей прислал, другой раз прислал, потом вдруг у Ерёминых дом сгорел. Короткое замыкание вроде как. Короче, продали Ерёмины всё, что могли, в долги влезли, кредит вроде как отдали. Сейчас живут почти в землянке в Нельше.

И без машины даже.

Кредит они брали в том же банке, что и мы.

Вижу по роже, что въезжаешь, — хмыкнул Сенька. — Как ни крути, а на трудовые подвиги тебе придётся вписываться.

А тебе?

А я и так вписан. — Сенька потряс картой. — Только я по-умному, а ты тупорыльно. Ты за сто баксов будешь два месяца лианы рубить, а я за один день столько нашинкую.

Тошно жить. Сенька правду сказал — я за такие деньги на самом деле буду два месяца пыхтеть. Обидно.

Ты сам виноват, — сказал Сенька. — В жизни надо заниматься только своим делом. Иметь свою ось. Стержень. Всегда! И рано или поздно это принесёт свои плоды.

Сенька аж распух от гордости. Тоже мне, стержневик.

Вот так, брателло, — подмигнул он.

Я думал, что сейчас скажет, что я должен брать с него пример, но он не сказал.

А ты, я вижу, уже нашёл свою ось, — усмехнулся я. — Будешь, значит, собак всю жизнь хоронить?