Мертвец

Она поглядела на бритого парня, тот всё понял и протянул ей сигарету с зажигалкой. Вообще мать не курила, а сейчас, видимо, переволновалась. Она долго искрила колёсиком, всё-таки добыла огонь, задымила, моргая ресницами. Хорошо, что её сейчас не видят.

Котлов упал, — сказала она через полсигареты. — С опоры. Поломался здорово.

Сильно?

Угу. Руки-ноги, с черепом чего-то. В реанимации.

Плохо дело. Котлов — хороший мужик, всем помогает и почти всегда бесплатно. Даже Сеньке он и то помог. Сенька какую-то корову дохлую отыскал или овцу, точно не знаю, поволок её на своём велике и раму сломал. Котлов ему за просто так сварил. И вообще Котлов нормальный, месяц назад только женился.

Котлова жалко, и отцу будет плохо. У него из-за техники безопасности проблемы уже случались, а теперь... Котлов его прямой подчинённый — это раз. Вчера был ветер — это два. Не то чтобы уж совсем ураганный, но был. В ветер нельзя проводить монтажные работы. Скорее всего, отец не хотел никого посылать. Но откуда-нибудь позвонили. Позвонили, наорали, отец велел Котлову лезть на опору. И сам полез. Слетели оба. Котлову не повезло.

Отцу тоже не повезло. Злоупотребление служебным положением или как это там ещё называется? Короче, преступная неосторожность, повлёкшая...

А это ничем хорошим закончиться не может. Мать это понимала. Наверное, поэтому за первой сигаретой последовала вторая.

Ты бы не курила, — сказал я, но она не услышала.

Я заметил, что курит мать по-настоящему, профессионально. А при мне она никогда к сигаретам не притрагивалась. Наверное, раньше дымила, в молодости.

И что? — спросил я.

Что «что»?

Что с отцом будет?

Мать не ответила, потому что появился звук. Сначала я решил, что это бензовоз из Сибири тащится, но потом понял, что нет. Из-за леса выскочил вертолёт.

Мать забыла стряхнуть пепел, он дополз до фильтра, обжёг пальцы. Значит, на самом деле худо. Вертолёт только в самых поганых случаях вызывают. Зимой на грузовом дворе одного мужика брёвнами перемололо, тоже вот вертолёт прилетал. А мужик потом всё равно помер...

Вертолёт прогремел над корпусами и стал заходить на посадку на стадионе возле первой школы.

Скорее всего, за Котловым вертолёт.

Поедем отсюда, — сказала мать.

Но мы не поехали. Вернее, далеко не уехали — почти сразу у «ижака» лопнула цепь. Так что всю дорогу до дома мы его толкали.

Так тот день и закончился.

Дома мы молчали, да и говорить совсем не хотелось. Мне лично. А назавтра, само собой, двинули с передачкой, отцу разрешили уже вставать. Утром с матерью сходили на рынок, купили сок, творог, сметану. Сенька с нами не соизволил, сказал, что раз там всё в порядке, то ему и беспокоиться нечего. У него и без этого дел немерено. Свинья.

Приёмные часы начинались после двенадцати, мы явились в одиннадцать. Я решил немножко посочинять, в этом деле нужна тренировка. Посочинял про метеорит, потом загремел «Костромич», и я побежал к травматологическому отделению. Ну, уже рассказывал.

Отец невесело сидел на ступеньках, выглядел старее, чем на самом деле. То и дело коротко оглядывался за плечо, ждал. Ну да, ждал, скоро дверь открылась, и на крыльце показался мужик в джинсах, чёрном пиджаке, в длинноносых кожаных туфлях. Отец сразу поднялся, и они принялись о чём-то негромко говорить. А потом заметили меня и замолчали. Мужик ещё что-то спросил, а отец кивнул.

Я подошёл ближе.

У мужика были необычные для нашей местности глаза. Какие-то слишком белые. Белые и неуловимые, будто в овсяном киселе плавали. Он скользнул этими кисельными глазами по мне и уставился на трубу котельной, на ней было написано: «Дура».

— Здравствуйте, — сказал я.

Мужик лениво зевнул, как-то стрясся со ступенек, равнодушно прошёл мимо меня. От него пахло духами. То есть одеколоном. Таким мрачным одеколоном, если бы я придумывал для такого одеколона название, я бы что-нибудь такое придумал: «Безнадёга», «Блокада», «Чума». «Чума» больше всего подходило, пожалуй.

Мурод настоящий, я их чувствую почему-то.

Эта кисельная чума направилась в сторону стоянки к здоровенному чёрному джипу и забралась в него, машина совершенно бесшумно покатила к больничному КПП. Понятно, подумал я, начальство отцово. Я подождал, пока это начальство не смоется окончательно, и сказал:

Привет, па.

Привет, — кивнул он. — Как дела?

Нормально.

Отец рассеянно покачал головой.

Ну не знаю. Мне вот показалось, что он стеснялся. Причём не вообще стеснялся, а меня стеснялся. Старался не смотреть в глаза, напрягался, руки мял...

Вообще это было странно. Обычно мы с отцом в спокойных отношениях, безо всяких. Всё нормально, всё как надо. А тут... Тут ему будто стыдно за себя было, он даже что сказать мне, не знал. Молчал как пень сморчковый.

Не знаю, сколько бы мы так молчали, если бы не появилась мать. Она несла в руках большую бутылку морковного сока и какие-то более мелкие лекарства в пакете. А я и забыл совсем! Про апельсины, про другой сок, про творог, пришлось дуть за ними к памятнику. Успел, а то уже две вороны к творогу подкатывались.