Мертвец

Но Пятак не объявился, вместо него на сцену вылетел Бо на мотоцикле. Ванька Соболев, байкер и пьянь известная, каждый месяц его в отделение забирают, а потом выпускают — его пахан в пожарке обербрандмейстером рулит. Бо уже здорово качался верхней частью, но на мотоцикле сидел как будёновец на Сивке, крепко. Бо газанул, подкатил к микрофону, стянул его со стойки и сказал:

— Хай, ботва, гниёте помаленьку?

— Гниём!!! — с энтузиазмом ответили зрители.

— Ну и шиш с вами!

— Пошёл вон! — крикнули ему в ответ.

— Да пошли вы сами!

Бо достал из кармана круглую флягу, свинтил крышку и отхлебнул изрядный глоток. После чего сказал:

— Я тут ваще по делу. Я тут для того, чтобы объявить…

— Ты грохнул своего папочку?

Все заржали.

— Да я его уже давно грохнул! — Бо тоже заржал. — Но я о другом сейчас…

— Неужели о мамочке? — не удержался Вырвиглаз.

Зрители уже загоготали.

— Если кто ещё тронет мою маму, — грозно сказал Бо, — то я ему все зубы переломаю! Так что заткнитесь лучше! А я пока скажу… Уроды! Возрадуйтесь и возликуйте! Сейчас будет работать…

На сцене появился Пятак. Пятак был могучим лохматым парнем в узких кожаных штанах, в драной джинсовой куртке, со зверским выражением на лице. Пятак подошёл к Бо, отобрал у него микрофон.

— Сейчас… будет… работать… — уже тихо пролаял Бо.

Пятак поглядел на Бо, махнул на него микрофоном:

— Бо, пошёл отсюда.

— Пошёл сам, урод, — счастливо сказал Бо, газанул своим примусом и слетел со сцены, чуть не задавив какую-то девчонку.

Пятак набрал воздуха и прорычал:

— Работает… «Маркус Вольф»!!!

Толпа завыла и вскинула руки, Вырвиглаз вскочил на скамейку, Катька ловко толкнула его под коленки, и Вырвиглаз свалился на землю. Упырь открыл свои молочные зенки и вовсю смотрел на будущую легенду русского рока.

Появились остальные музыканты, четверо, Пятак взял гитару и заиграл. Раньше он на барабанах лабал, я уже говорил, теперь вот и гитару освоил. Это и понятно — какой рокер без гитары?

Сначала музыка была спокойная, что-то вроде фламенко. Но постепенно она набирала оборотов и злости. Это было уже не чистое гитарное соло, к Пятаку подключился бас, подключился ударник, подключились мрачные клавиши; вызванный музыкой, появился ветер, причём не слабенький, хилый ветерок, а настоящий ветрина. Он раскачивал верхушки сосен, срывал с них ещё не сорванные прошлогодние шишки, швырялся в публику. Зашевелились подвешенные к соснам фонари, тени стали перемешиваться со светом.

Народу как-то стало больше, казалось, что музыка вытягивает из леса странных косматых людей, похожих на леших. Некоторые лешие были мне знакомы, других я видел впервые, наверное, это были настоящие поклонники, приехавшие откуда-то. С чёрно-красно-золотыми флагами на плечах, в вытертых джинсовых куртках и чёрных очках, с недобрыми лицами.

Вырвиглаз снова забрался на скамейку и теперь свистел и размахивал флагом — у него тоже оказался флаг.

Музыка сжималась в тугой пружинный комок, музыка распрямлялась, выбрасывая в разные стороны крючковатые железные щупальца, щупальца впивались в толпу, зацепили и меня. Пятак вроде ничего и не пел, но как-то все вокруг втянулись внутрь пространства, очерченного ритмом, как-то стукнулись друг о друга лбами…

Не знаю, как это получилось, но через некоторое время я обнаружил себя орущим. И Катька, и Вырвиглаз, и даже Упырь — они тоже орали и подпрыгивали. Катька стукала кулаками в круглую спину впередисидящего мужика, он, кажется, на маслозаводе работал, мужик иногда оглядывался, дышал табаком и безумно улыбался, ветер гнул сосны, фонари болтались.

Потом музыка обрезалась. Неожиданно и сразу, будто вырубили свет.

Народ ещё некоторое время шевелился в полуконтуженном состоянии, затем принялся оттаивать. Некоторые возвращались на скамейки, другие прислонялись к деревьям, а многие и просто на землю опускались. Вырвиглаз потёр горло, достал кулёк с семечками, принялся бессмысленно грызть.

Музыканты тоже пребывали в состоянии отключки, ударник как ненормальный чесал ладони. Пятак стоял на краю сцены и жадно пил воду прямо из большой пятилитровой бутылки.

Упырь глядел на меня ошалелыми глазами, Катька достала из рукава маленький флажок и интеллигентно размахивала им над головой. Вырвиглаз грыз семечки, очистки плевал в ту же впередисидящую круглую спину, но спина была упруга, очистки отскакивали.

Пятак напился, бросил бутылку на сцену, вернулся к микрофону.

— Теперь будет «Мунк», — просто сказал он.

«Мунка» я ещё не слышал, слышал только о нём.

Он должен был стать хитом металлического лета. Все, кто уже был знаком с «Мунком», отмечали удивительную гармонию текста и музыкальной основы.

«Мунк» бил по вершкам.

— Это я Пятаку идею подсказала, — похвасталась Катька. — «Мунк» — реальный, не то что всякие там бобики.

Надо было что-то сказать, ну чтобы пнюгой не стоять, ну я сказал:

— Странное название.

— Чего странного-то? — Катька подбросила флажок, поймала.

— Да так. Странно. Что это вообще означает?

Катька постучала флажком по голове, тоже мне Джоконда.

— Дурак ты, Леденец. — Вырвиглаз плюнул под ноги. — Тут же всё понятно.

— Что понятно?