– Дыра… – задумчиво сказал Упырь. – Надо лезть…
– Валяй, – кивнул я. – Осторожнее только, там может быть крысоловка.
– Зачем крысоловка?
– Для крыс.
Я подобрал с земли камень, швырнул в дыру. Никто там не кукарекнул.
– Ну ладно. – Упырь наклонился.
Он явно собрался в лаз.
– Можете не лазить, – сказал голос Вырвиглаза. – Меня там нет. Заходите через крыльцо.
– Вот видишь. – Я повернулся к Упырю. – Жив-здоров, разговаривает.
И я направился к крыльцу. Упырь за мной. В прихожей была разлита какая-то липкая красная жидкость, не кровь, варенье какое-то.
– Проходите! – крикнул Вырвиглаз. – Осторожно, там сироп растёкся…
Внутри жилище Вырвиглаза мало отличалось от жилища Вырвиглаза снаружи. Будто внутри взбесилось двадцать восемь собак. Сам Вырвиглаз сидел за столом и, конечно же, лопал. Лапшу. Со своим патологическим аппетитом. Чавк. Чавк. Не мог не жрать.
Он не был связан. И не был побит. Он был побрит.
Вырвиглаз отставил тарелку и стал заводить будильник. Упырь разглядывал помещение. В углу шевельнулась грязная куча, и послышалось то самое жалкое мычание. После чего из кучи образовался дядя Лёша, Вырвиглазов отец. Выглядел дядя Лёша помято и синевато, как старый баклажан.
Упырь отскочил в сторону.
– Не дергайтесь, это батон, – сказал Вырвиглаз. – Я его немного связал…
Я сразу подумал, что это наглядный пример того, что детки растут. Сначала пьяный папаша с воспитательными целями сына в подвал сажал, теперь сынуля подрос и стал сильным. И всё поменялось.
– Что тут случилось? – шёпотом спросил Упырь.
– Вот, сыночек связал, – пронюнил дядя Лёша. – Растил его, поил его…
– Пойдём на улицу, – мрачно сказал Вырвиглаз.
– А мне здесь очень нравится, – сказал я. – Так познавательно…
Вырвиглаз громко скрипнул зубами и направился на улицу. Мы с Упырём тоже вышли. Там, на крыльце, Вырвиглаз рассказал свою унылую историю.
А история была проста, как полбатона.
Папаша на самом деле вернулся из рейса и вернулся с деньгами. Отец был весел, рейс удался. Он подарил Вырвиглазу мобильный телефон, не самый дорогой, но и не самый дешёвый, сказал, что он нашёл в Саратове постоянных клиентов, если пойдёт дело, то следующим летом они могут съездить в Турцию.
Вырвиглаз телефону был рад, однако чувствовал некоторое напряжение. Поскольку ни одна из поездок отца не заканчивалась мирным семейным праздником, почти все они заканчивались совсем наоборот.
Тучи стали сгущаться после обеда. Помывшись под летним душем, отец отправился в город и вернулся через три часа в слишком хорошем настроении. С собой он принес торт, лимонад, ещё кое-какие продукты. Вырвиглаз помрачнел ещё больше, торт был верным признаком.
Отец прополол грядку лука и ушёл снова.
Вырвиглаз остался один. Настроение было не очень жизнерадостное, и Вырвиглаз решил покрасить волосы. У настоящего любителя тяжёлой музыки должны быть чёрные волосы, а сам Вырвиглаз волосами нужного цвета не обладал, его лохмы были заурядно-шатенистыми, к тому же довольно жидкими. Поэтому Вырвиглаз периодически придавал им более брутальный вид. Вот и вчера, прикупил краску, нагрел воды, протёр зеркало…
Но тут снова заявился отец. Он был немногословен, что свидетельствовало о том, что сегодня папаша уже изрядно нагрузился. Вырвиглазу пришлось прекратить свои приготовления и состряпать отцу большую яичницу с салом. Отец принялся молча ковыряться в сковороде. За окнами темнело, Вырвиглаз ждал. Ситуация могла развиваться так: отец мог съесть яичницу, погрустить и отправиться спать; отец мог съесть яичницу, погрустить и начать бузить. И то и другое случалось примерно один к одному.
Яичница была съедена, отец включил телевизор и принялся грустить. Вырвиглаз ждал, болтая кисточкой в банке с краской. Время шло, отец начинал подрёмывать и зевать, Вырвиглаз решил уже, что вечер будет развиваться по мирному сценарию, однако не повезло. Отец проснулся и заявил, что он не прочь отведать холодца.
Вырвиглаз продолжал разводить краску в миске. Отец возжелал холодца громче. Вырвиглаз испугался, что дело пошло по худшему сценарию. И лучше удалиться в баню, поспать там.
– Сиди, – тихо сказал отец и вышел.
Вырвиглаз сразу всё понял и попытался вылезти в окно, но рама была забита. Дверь оказалась подпёрта с другой стороны, Вырвиглаз толкнул её плечом, но только ушибся.
Через минуту явился папаша с ружьём.
Отец уселся на табуретке, зажал ружьё между коленями и принялся медленно его заряжать.
Вырвиглазу было тошно и скучно одновременно. Потому что он прекрасно знал две вещи. Ружьё не стреляет и никогда не стреляло. После ружья обычно следовала вспышка ярости, заканчивавшаяся подвалом. В подвале сидеть не хотелось, на вечер у Вырвиглаза были другие планы.
Отец зарядил ружьё и принялся прилаживать его к виску. Вырвиглаз смотрел. Он знал, что случится сейчас. Сейчас отец начнёт ныть. И будет ныть долго, нудно, а если пошевельнуться, то нытьё мгновенно переплавится в ярость. Поэтому Вырвиглаз терпел.