Мертвецы не катаются на лыжах

— Не понимаю, за что вы все так ополчились на этого коротышку, — возразил Джимми. — Он не так уж плох. Осмелюсь предположить, девица Книпфер души в нем не чает.

— Не говори глупостей. Никто не может «души в нем не чаять», — осадила его Каро.

— Так или иначе, — вставил Генри, — теперь она свободна. Он уехал.

Без четверти пять к компании присоединилась Эмми. Она была в чудесном настроении, в волосах у нее блестели снежинки.

— Мы провели великолепный день на Альпийской розе, — объявила она. — Ленч у нас был в ресторане на самой вершине. Вид оттуда фантастический. А потом мы спустились по очень трудному маршруту. Сколько раз я падала — не сосчитать, но это было восхитительно. Божественно, — прибавила она, увидев себя в зеркале. — О, мне нужно что-то сделать с волосами. Закажи мне чай с лимоном, пожалуйста, Генри. Я вернусь через минуту.

В пять часов Роджер и полковник Бакфаст, стряхнув снег с ботинок и повесив в гардероб свои анораки, тоже смогли расслабиться за чашкой ароматного горячего шоколада.

— Этот Имменфельдский спуск очень коварен, — рассказывал полковник. — Скрытые расселины на последнем этапе на каждом шагу — именно там погиб молодой Джулио. — Он вдруг осознал, что за столом сидит Пьетро, и сделался пунцовым, но инструктор оживленно беседовал с Джимми и, похоже, не услышал упоминания о брате.

— Наверное, там ужасно опасно, — сказала Каро.

— Ерунда, — возразил Роджер. — Если держаться лыжни, ничего страшного. А кроме всего прочего, мы ехали медленно. Полковник не одобряет больших скоростей.

— Чушь, — весьма грубо перебил Бакфаст. — Просто не хочу сломать себе шею, вот и все.

— Роджер всегда рискует, — сказала Каро. — Он обожает опасности.

— Это неправда, — заметил Стейнз. — Я всегда точно знаю, что делаю.

— А в сущности, — вставил Пьетро, — что за жизнь без риска?

— Полагаю, в вашем случае это очень уместное ощущение, — вступил Джимми. — Я имею в виду… катание на горных лыжах как профессию. Боже, как я вам завидую! Жить здесь, все время кататься на лыжах!.. Это, должно быть, чудесная жизнь.

— Думаете? — Лицо итальянца вдруг стало мрачным и решительным. — Вы бы не говорить так, если бы сами здесь жить. В этой деревушка… нет никаких перспектив для молодой человек. Ни для кого из нас. Все мы учим кататься на лыжах, лазать по скалам и этим немного зарабатываем себе на жизнь… А потом старимся, и остается лишь управлять подъемником, как моему отцу. Я не собираюсь дожидаться такого конца. Когда-нибудь я разбогатеть. И знаете, что я тогда сделать?

— Что, Пьетро? — спросила Каро.

Красавец одарил ее улыбкой.

— Я поехать в Америка, — сказал он. — Это страна, где делают деньги. Я поселиться в Нью-Йорке, ездить на большом «кадиллаке», а на лыжах кататься — только по выходным, для развлечения.

— Насчет Нью-Йорка я ничего не знаю, — заметил Джимми, — но готов биться об заклад, что там нет таких пирожных с кремом, как эти. Я бы съел еще десятка два. Кто-нибудь хочет составить мне компанию?

В двадцать минут шестого, когда все уже собирались уходить, в бар, словно на волне веселых голосов, вплыла баронесса с детьми. Ганси и Лотти прижимали к себе новые свитера, которые мама им только что купила. Спустя несколько секунд вошедших догнала Герда. Когда она сняла свой анорак, на ней поверх неизменных черных брюк-форлагеров оказался белый свитер, который делал девушку еще бледнее, чем обычно. Она заказала чашку кофе, отказалась что-либо съесть и сидела молча, слушая возбужденную болтовню подопечных. Генри заметил, что Мария Пиа нервно и с ожиданием каждые несколько секунд поглядывает на дверь, и, разумеется, не прошло и пяти минут, как вошел Франко ди Санти.

Он сразу направился к баронессе и что-то сказал ей по-итальянски. Ее лицо озарилось радостной улыбкой, и Генри услышал, как та ответила:

— Чудесно. О, как чудесно! Просто не могу в это поверить.

Пьетро спросил Марию Пиа, хорошо ли она покаталась сегодня, и, поскольку разговор стал общим, Роджер и Франко сдвинули два стола, и все сделали еще заказы — кто кофе, кто шоколад, кто чай. Баронесса и Франко излучали такое веселье, что оно оказалось заразительным, а инспектор, памятуя их мрачные лица предыдущим вечером в баре, восхитился переменчивостью итальянского характера.

На часах, висевших над барной стойкой, было пять минут седьмого, когда Герда, перебив Пьетро на середине истории о том, как он однажды оказался единственным выжившим под лавиной, тихо напомнила, что детям скоро нужно будет готовиться ко сну; это положило конец застолью — все решили, что пора возвращаться в отель.

Компания тепло распрощалась с Пьетро.

— Arrivederce[18], — сказал инструктор. — До понедельника.

— Пьетро, а почему бы вам снова не прийти в «Белла Висту» сегодня вечером? — предложила Каро. — Луна еще полная…

— Сегодня луна не будет, мисс Каро, — с улыбкой ответил Пьетро. — Смотрите: идти снег.

Снег падал крупными мягкими хлопьями и ложился на землю пушистым покрывалом, когда они вышли из кафе и свернули на деревенскую улицу. Компания почти дошла до турникета канатной дороги, когда Эмми сокрушенно воскликнула: