Мертвецы тоже люди

– Ёнда! Пей! Сейчас мне не нужна твоя смерть. Послужишь ещё… Пей… отвар голубиной травы и полыни… боль снимет, но не излечит. Великий бард, растерял ты свою силу великую на Василису.

– Василиса того стоила…

– Одного ты не знаешь, Иван-царевич… Все вы попали в мою ловушку. И ты, и Василиса, и Собота… Это ведь я ему полцарства обещал, если он свадьбу царскую сорвёт и орду в город приведёт. Я и проход временной ему и орде открыл, да так, чтобы на Василису все подумали… Чтобы не смогла она больше жить в Лукоморье, за тебя замуж пойти… Вот Собота тебя и заманил.

– Подлец! – прохрипел Инкуб. – Она же дочь твоя. В твоей власти тебе Василиса не помеха.

– Не скажи. Если у дочери царя рождается сын, то он имеет право править, если у царя нет наследника. Так царь Гостомысл Рюрика призвал, своего внука, сына дочери Умилы. По лествичному праву престолонаследия, кто на старшей дочери царя женится, тот и править будет, если нет мужского потомства. Так твой родственничек, царевич Гюргий, братец единокровный, сын отца твоего, князя Андрея Боголюбского, на царевне Тамаре в Колхиде женился. Сейчас правит, в походы ходит. Правда, надолго ли? Говорят, царица Тамара сама царствовать хочет. Такая же змея, как Марья Моревна… Уж она сына самого Боголюбского – святого воина русского, таким иродом представит, чтобы самой власть взять да ублюдка от давнего любовника наследником представить… Значит, недолго царю Гюргию на троне быть…

– Подлец ты, и Собота твой собака, червь земляной…

– Ты за царевну с ним посчитался! И я бы посчитался, не сомневайся, Иван-царевич. Я предателей не люблю. Кто однажды предал, предаст и в другой раз. Он-то, поди, обрадовался, что без защитника меня оставляет.

– От него одна голова осталась, и та скоро сгниёт, – выдохнул Инкуб. – И так со всяким будет, кто невесту мою обидит. Я отомщу…

Этернель склонился над обессиленным Инкубом:

– Это мы ещё посмотрим, Иван-царевич! Ёнда! С этого дня отзываться станешь на имя Аргиз. Быть тебе до зори чёрным, как ночь; быстрым, как ветер; страстным, как огонь; злым, как дьявол… волчья сыть… Ёнда! Ёнда!!! Только таким ты сможешь дотронуться до царевны… в образе зверя… Заклятье моё снимет девица, если понравишься ты ей… мара болотная, и назовёт она тебя по имени, что мать дала при рождении… травяной мешок… да поцелуй подарит! Лишь тогда власть моя над тобой кончится! Ёнда!

Инкуб сделал обжигающий горло глоток, и холод железными тисками сдавил члены.

А Этернель продолжал:

– Ёнда! Над тобой власть моя закончится, но не над Василисой! Лишь произнесёт она твоё имя истинное, в далёкой стране у Кавказских гор женщина, приходящаяся ей роднёй, станет шить платье из лягушечьих шкурок. Оденет Василиса платье, и быть ей лягушкой до конца дней своих! Никто не отменит заклятья, лишь смерть моя всё отменит! Пока имя своё не услышишь, до того дня Инкубом будешь днём, а ночью – Аргизом… Ёнда! Как услышишь имя своё – рана на лице в тот же час затянется, только шрам беленький останется! Ёнда!!!

Голос Этернеля тонул и растворялся в тишине. Инкуб слышал обрывки фраз. Они долетали до него, как сон или бред.

«Василиса!!!»

Этернель улыбнулся и откинул со лба больного слипшиеся в поту пряди:

– Помнишь, Инкуб… в детстве ты играл с доченькой в саду… Любила она тебя пуще других. Ты и песенке её научил, жалостливой такой… о Сулико. Царевна и сейчас её напевает, хоть и не помнит о тебе… Так ты ей приглянулся, что пришлось вас опоить дурман-травой… и разлучить. Никто не должен видеть тебя зверем, кроме тварей лесных и оборотней… А иначе я не ручаюсь за жизнь Василисы. Днём живи в Старом Капеве в тереме, здесь в хижине, а ночью прячься в потернах, зверь… И являйся по первому моему зову. А теперь приготовься к новой жизни… демон Аргиз!

Инкуб слышал своё дыхание и медленное, гулкое биение сердца. Холод сковал руки. Он сделал ещё один глоток отвара, и боль отпустила. Свет мерк перед глазами, заливаясь дымной удушливой завесой.

«Василиса!»

Сердце почти остановилось.

«Васи… ли… са…»

Остановилось.

И всё стихло.

* * *

Инкуб помнил, что погрузился в глубокий сон, а когда очнулся, лежал на полу. Обнажёнными плечами Инкуб чувствовал ледяной сквозняк из приоткрытой входной двери. Вот холод пробежал судорогой по ногам, раненый шевельнулся и резко вскочил.

Инкуб закачался, едва не пробив головой низкий потолок хижины, издал хриплый вопль и… ударившись четырьмя копытами о дубовые доски пола, вылетел в дверь.

Он летел долго, ветер свистел в ушах, но и он не смог заглушить голоса, который звал его во мраке ночи:

– Аргиз! Встань передо мной, как лист перед травой!

С рассветом Инкуб проснулся в своей хижине.