Мертвецы тоже люди

О том, что царевна жива, знают лишь несколько человек в городе: Буривой, Полянка – она ухаживала за больной, ваша ключница Индра и боярин Лука Луконич.

Этернель вздохнул и похлопал Инкуба по плечу:

– Не повезло тебе, Инкуб Острый… И от преемника ты немного получишь, мой бард. У Соботы долгов, что зерна в поле.

– Мне от врага ничего не надо.

– И всё-таки, кто открыл временной проход и впустил врага в Лукоморье?

– Я разберусь с этим, государь.

– Хорошо. Ну а теперь, Инкуб, пришло время последней велесовой метки. Готов ли к ней?

– Готов, господин.

– Ты знаешь, где её ставят и за что её дают. За спасённую любовь… за кровную месть… Ты заслужил награду.

В это время дверь из библиотеки открылась, и вошла Василиса с книгой. Инкуб не сдержался, мельком взглянул на царевну. Как ни короток был этот взгляд, огонь любви скрыть трудно.

Этернель подлетел как молния и с диким визгом рассёк Инкубу щёку кинжалом.

– Как смеешь ты, презренный раб, смотреть на ту, что тебе не ровня! – заорал Бессмертный.

Инкуб, обливаясь кровью, зажал рану рукой и быстро вышел из кабинета профессора.

Василиса закричала и упала в обморок.

Афоня вскочил, но Этернель грозно взглянул на него:

– Сядь!

Этернель медленно прошёлся по кабинету и обернулся к бледному Афоне:

– Последняя велесова метка на щеке, ты же знаешь, боярин?

– Знаю, государь, – кивнул Афоня.

Профессор сел за стол и взглянул на Василису. Она лежала неподвижно. Тело и лицо покрывала прозрачная, как хрусталь, корка льда. Теперь лёд таял, стекая с бледных щёк прозрачными струйками. У Афони брови были в белом инее, будто в кабинете ударил тридцатиградусный мороз.

В воздухе кружились редкие лёгкие снежинки.

– Есть ещё силушка, – улыбнулся Этернель, – ты вот что, Афоня. Отнеси царевну Василису в её покои. Вызови Индру – пусть посидит с ней. К Инкубу ни ногой! Сам разберусь. И чтобы никому ни звука! Вернёшься и расскажешь подробно, как дело было, как Великий бард войско вражеское положил.

– Слушаю, государь, – поклонился мызник.

Когда Афоня с Василисой на руках скрылся за дверью, Бессмертный подошёл к окну. На туевой аллее, уже у самого выхода из парка в лес, он заметил Инкуба, быстро шагавшего к хижине.

– Посмотрим теперь, как сильно ты любишь, Иван-царевич.

«Ибо крепка акы смерть любовь…»

Когда Василиса открыла глаза, профессор Этернель склонился над ней:

– Как вы себя чувствуете, дитя моё?

– Где Инкуб… где Иван-царевич? – спросила Василиса слабым голосом.

– Ушёл в поход. Велел кланяться и скоро не ждать. Посмотрите, Василисушка, что я принёс… Это роза.

– Красивая… – Василиса прикрыла глаза и отвернулась к стенке.

– Она не просто красивая… а волшебная. Всего одна такая на земле. Сорт Алкея. Растёт в моей оранжерее в «Зелёном Дубе». Стоит сорвать лепесток – тут важно не ошибиться, лепесток всего один из первого внешнего ряда, – и ты забудешь всё, что было, начиная с первого дня в Старом Капеве и заканчивая днём сегодняшним. Если просто вдохнуть аромат – можно всё вспомнить или забыть, но ненадолго. К сожалению, действие лепестка длится всего два-три года. Ты всё вспомнишь, когда другой такой лепесток коснётся твоих рук.

Ёнда! Да будет так!»

Глава 20

«Этернель заявился к Инкубу в хижину вечером.

Инкуб лежал на диване и чуть ли не грыз подушку от страшной боли в лице.

– Ты отравил кинжал? – простонал он.

Бессмертный бросил на стол пучок сухой травы, нагнулся над страдальцем и хмуро произнёс:

– Это кинжал Соботы. Он отравил, но я знал об этом. Последняя велесова метка – на лице, помнишь? Яд ноктинианской ведьмы. Рана никогда не затянется. Ёнда! С этого дня ты не сможешь и пальцем дотронуться до Василисы. Лишь только жар любви вспыхнет в крови, она сгорит в твоих объятиях. Не хочешь её смерти – не приближайся. Пока носишь эту метку – и не мечтай о ней, бессмертный князь Инкуб Острый…

Инкуб попытался пошевелиться, но тело не слушалось. Слабость овладела членами. Даже воздух казался тяжёлым, неподъёмным на ослабевшей груди.

Этернель подошёл к камину, снял с огня котелок с кипятком и бросил в него щепотку снадобья.

– Не ожидал от тебя, мой бард… Ты, однако, смельчак. Осмелиться влюбиться в мою дочь, зная о предсказании. Тут надо быть или глупцом, или храбрецом. Неужели ты думал, что я позволю сбыться предсказанию? Неужели думал, что я допущу свадьбу?

– Я за жизнь не держусь, в отличие от тебя… – прохрипел Инкуб, – мне без Василисы жизнь не мила… Что тянешь? Доделай, что начал… теперь это проще простого, Бессмертный.

На худом лице Этернеля мелькнуло удивление.

Бессмертные могут убить друг друга единственным способом – срубить голову с плеч. Кол осиновый или пуля серебряная – это всё людские дела, да и не действуют они на демонов.

На столе у дивана лежал отточенный, обоюдоострый нож Инкуба. Бессмертный покосился на обессиленного барда – одно движение, и нет его.

Но профессор вложил нож в ножны, подошёл к очагу и отлил в глиняный бокал горячего отвару из котелка.

Поднял голову раненого, поднёс к губам напиток: