В узком переулке слова откалывались от стен и звучали чётко, громко. Было неудобно, что невольно мы стали свидетелями чужой беседы, в которую нас не собирались посвящать.
– Иди, я сейчас… Сердце ноет… Запах её чувствую, словно
– Ты окончательно спятил, мой друг, – наверху кто-то рассмеялся, удаляясь в глубину комнаты.
Я с блаженством вдохнула сладкий воздух и поймала лепесток алой розы, упавший сверху. Взглянула наверх. В окне на мгновение появилось и тут же скрылось мужское лицо – не успела рассмотреть, но почему-то во рту пересохло. Благоухающий лепесток жаль было выбрасывать, и я положила его в карман плаща.
Напротив окна на балконе ателье
Я пыталась вспомнить, где могла видеть подобное, и даже в какой-то момент что-то верное мелькнуло в памяти искрой, но тут же погасло.
Окна первого этажа располагались на уровне глаз. Только я подумала, что жильцы дома, вероятно, никогда не открывают окон из-за назойливых взглядов прохожих, как распахнулась ставня и я увидела женщину.
Она сидела у подоконника и красила губы, не отводя ни на секунду взгляда от маленького зеркальца. От усидчивости женщина приоткрыла рот, касаясь кисточкой нижней губы.
Роскошные русые волосы, уложенные в высокую причёску, короной венчали лицо с довольно крупными чертами. Плечи и полные белые руки прикрывала шёлковая ткань, расшитая стеклярусом.
Обыденная сцена меня успокоила, я мысленно посмеялась над собой:
Дом как дом, люди как люди… И женщина красит губы так, будто в этом заключён весь смысл её жизни.
Ничего более мирного и обыденного трудно представить… Где-то льётся кровь, умирают люди, дети голодают в Африке, семейство Кеннеди в самолёте погребено в пучинах океана, в Антарктиде тают льды, Венеция погружается под воду, и возможно, именно в этот момент марсиане навсегда покидают свою Красную планету… а она красит губы!
Из глубины полутёмной комнаты к женщине подошёл мужчина лет сорока пяти. Он стоял в профиль. Тем не менее я его хорошо разглядела: гладко зачёсанные назад тёмные волосы, густая борода с проседью, серый костюм в тонкую полоску; из нагрудного кармана виден кончик белого шёлкового платка.
Мужчина молча смотрел, как женщина красит губы. Было видно, что ему не безразлично, как она выглядит. Его лицо выражало спокойствие и отрешённость. Мужчина коснулся гладкой шеи женщины, чтобы она не забывала, что именно он её спутник, и отошёл в глубь комнаты. Я заметила золотой перстень на мизинце мужчины и отчётливо разглядела на печатке цифры
Всё это я увидела, проходя мимо окна. В воображении представились мягкие ковры, мерцание хрустальной люстры в полусвете комнаты, широкие листья пальм в латунных кадках и распахнутая дверь, ведущая в спальню, аромат аира, смешанный с запахом роз из сада за домом…
И люстра, и кадки, и старая бронза, и чучела птиц, и перстень на руке мужчины с цифрами
Я тряхнула головой, отгоняя видение, и посмотрела на флаг с лягушками: два хвоста плеснули над головой и проплыли мимо.
Все расспрашивали меня наперебой, лишь двоюродная сестра Марья молчала, таинственно улыбаясь. Она проследила за моим взглядом и понимающе покачала головой:
– Лягушки! Прелесть, правда? Любишь их? Они очень нежны во фритюре!
– Никогда не пробовала, – поджала я губы.
– Какие твои годы… Ещё попробуешь! Не пожалеешь! Это моё любимое блюдо.
– Вот как? – не нашлась я с ответом.
Глаза Марьи хищно блеснули, словно она уже предвкушала момент, когда блюдо с лягушачьими лапками поставят перед ней за обедом.
Сестра плотоядно уставилась на меня, будто и я была лягушкой, и выбирала, какую бы часть ей отведать – лапку или ножку.
Я почувствовала холодок, пробежавший по спине, и натянуто улыбнулась.
– И всё же это очень необычно, что ты не пробовала лягушек, – задумчиво произнесла Марья и обиженно отвернулась.
– Ну-у, как-то они не попадались мне в меню, – оправдывалась я.
– Их подают по субботам, в
– Я поняла – суббота.
– Я не ем рыбу, Марья. Только щуку фаршированную.