Мёртвое

Лиза поворочалась. Врезала кулаком по перьевой подушке, подняв еще больше пыли, – пришлось отвернуться, прикрыть лицо. Чихнула пять-шесть раз подряд. Попыталась хоть как-то облегчить свои муки, поудобнее устроившись. Интересно, выгадает ли что-нибудь Кэти от этой авантюры? Помогла ли она ей в долгосрочной перспективе – или сделала лишь хуже? На некоторое время мысли Лизы задержались на Бобе, но она погнала их прочь – где Боб, там и образ ребенка.

Оно давно уже не давало ей покоя, это призрачное младенческое личико – с беззубой улыбкой совсем как у Боба, с узнаваемыми носом и выпуклым лбом… и прядью ее рыжих волос. Слюнявые губы чмокают, ручки тянутся вверх и хватают воздух. Лиза видит и себя в этом наваждении – со спины, идущей к ребенку. Вот она снова стоит позади себя самой и наблюдает, что будет дальше, не в силах сказать, что сейчас отражается на собственном лице. Она улыбается или кривится? Хочет взять ребенка на руки или швырнуть на пол? Как наблюдательница, Лиза всякий раз надеялась немного сместить фокус, как-то расширить границы видения и увидеть-таки, что же испытывает ее двойник. Получить хотя бы толику представления. Но всякий раз, когда она двигалась, другая Лиза повторяла за ней, и все так же на виду оставался один лишь младенец.

Малыш ухмылялся, но младенцы в принципе часто улыбаются, это ничего не значит. Лизе хотелось похлопать себя по плечу, заставить обернуться, поговорить с собой какое-то время и посмотреть, насколько плохо или хорошо пройдет разговор. Но даже если ее рука и попадала в поле зрения и она видела, как тянется к плечу двойника, та другая Лиза на ее притязания не отвечала. Не оборачивалась и хранила молчание. Похоже, другая Лиза знала, что за ней следят, и либо презирала эту Лизу-наблюдательницу, либо ей просто было на нее наплевать.

Тихое похрапывание Кэти никак не улучшило ее душевное состояние. Сколько еще потребуется времени, чтобы собрать все материалы, необходимые ей для статьи, или книги, или диссертации… или в чем там заключается ее мечта? Нет, завтра утром – прочь отсюда, да поскорее. И никаких разговоров. Решено.

Лиза села в постели, расчихавшись снова. На десятом или одиннадцатом чихе у нее начали болеть носовые пазухи. Что-то неприятно сдавило в самом центре груди. Дождь бил по стеклам. Лиза закрыла лицо рукой, как кислородной маской, защищаясь от пыли; едва к ней вернулось нормальное дыхание, она осторожно улеглась назад на матрас.

– Черт, – снова вырвалось у нее. – Какая же срань, а.

Нет, она определенно не могла не думать о ребенке. Вернулись и мысли о Бобе, и адрес перинатального центра всплыл перед глазами – и, если уж на то пошло, никакой вины она за собой не ощущала, если не считать за таковую дискомфорт при раздумьях о судьбе Кэти и Тимоти. Их-то потеря ребенка сломила. Все их голоса слились в голове в симфонию, а голос Тима вообще звучал изначально двояко – колокольчикоподобный, принадлежащий милому пареньку с улыбкой, даже Лизу заставлявшей немножко краснеть, и рык маньяка-кокаинщика, превратившего Кэти в дрожащее, запуганное животное. Высокие ритмичные ноты, низкое стаккато, спор без слов, несколько хриплых рычаний и мычаний, которые она добавила к всеобщей полифонии, борясь с очередным приступом чиха, пока затхлый воздух сдавливал ей горло, – нет, под такой аккомпанемент точно не выйдет заснуть…

Вдобавок ко всему она услышала музыку.

Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что это было не в ее воображении, а в доме: такая неторопливая, старомодная мелодия, с двухсекундной паузой между нотами – как будто музыкант колебался в своей игре или не знал, где какие клавиши расположены. Но вскоре звук потек рекой – пианист быстро набрался уверенности, мотив неуклонно превращался в зажигательный, аккорды складывались плавно. Мелодия, пусть и мрачноватая, с отзвуком трагической классики, была подогнана под стандарты бопа[10] или дарк-джаза, и Лиза сейчас не могла сказать наверняка, нравится ли она ей.

Потом Джейкоб тихо запел.

Лиза встала с кровати и оделась, почувствовав, как усталость ударила по ней, стоило оказаться на ногах. У нее болели спина и плечи, и она двигалась медленно, как старик, пока делала растяжки в надежде немного размяться. Ее шея затрещала так, как никогда раньше, и Лиза невольно вскрикнула; присев на край матраса, надела туфли, подняв в воздух новые столбы пыли. Прикрывая лицо, она выбежала из комнаты в широкий коридор.

Звук, по ее прикидкам, шел отовсюду – сами стены пели, эхо дребезжало по углам и отскакивало к ней прытким сверчком. Лиза покрутила головой, поняв, что слышит музыку и за спиной, пожала растерянно плечами. Чудеса, да и только.