Мёртвое

– Нет, нет. Пока еще – нет. – Она покачала головой, концы банта в ее волосах, будто крылья бабочки, затрепетали. – Но я помогу тебе. Я укажу дорогу. – Это прозвучало и как благословение, и как угроза. Повисла многозначительная пауза – тишина, набухшая, точно чрево Офелии. Джейкоб стоял, ожидая, когда дуновение смерти коснется его, со свистом опустится на натертые запястья.

– Хорошо, Бет.

Она посмотрела на Джейкоба, хмурясь над его покорностью судьбе, будто не хотела на самом деле доводить до конца то, что им предстояло. И все же иного выбора не имелось.

– Пойдем со мной. Я все покажу тебе… как ты однажды показал мне. – Она взяла его за руку, и он задался вопросом, узнает ли наконец, кто она такая и почему всегда была тут, с ним.

Джейкоб последовал за нею в ночь своей разбитой души.

И увидел себя.

Глава 24

Что она сделала с их головами?

Джейкоб и Элизабет наблюдали, как Джейкоб наблюдает за тем, как Рейчел и Джозеф, почти полностью одетые, занимаются любовью с женщиной на открытом месте среди увядших листьев. Его брат видит, как он пристально смотрит из-за кустов, и жестом подзывает его. Рейчел хрипло смеется посреди стаккато сухих всхлипов. То, что он видит, – диковинное зрелище, но ничего такого, к чему он бы еще не привык. Тем не менее, больше он не хочет быть свидетелем. Рейчел загребает ветки, и они ломаются в ее пальцах; чуть прикусывает язык. С шипящим стоном его брат изнуренно оседает поверх женщины со смуглой кожей, этого нового объекта для утех.

Все трое покоятся в ворохе листьев. Их спины грязные, дыхание вздымает облачка песка. У его сестры – аллергия, щеки красные, на губах немного крови. Она любит кусаться. Она смотрит на Джейкоба с голодной бесполой улыбкой, которая одновременно и пугает, и искушает его в самом ужасном смысле. Она призывает его сдаться, присоединиться к ним.

С другой стороны поляны в сторону Рейчел неторопливо идет мужчина, по-детски ухмыляясь. Джейкоб бросает взгляд на незнакомца, и тот поскальзывается, когда земля под ним трескается, дыша паром. Это Енот – кустистые дуги бровей, уродливые уши, нижняя губа отвисает черной буквой «V». Он хватается за косматую голову пальцами с кривыми ногтями, взвизгивает и падает. Содрогаясь, мужчина скулит и медленно уползает.

Инстинкты правят здесь бал. Рейчел ощущает ту дикую нужду, которую испытывает нечто в лесу (и она сама), и виртуозно пользуется ею. Она манит Джейкоба пальцем, веля ему покориться без лишних слов, приказывая ему языком жестов, языком тела. Благостное выражение проступает на ее лице, и Джейкоб видит то, чего никогда не отмечал в ней до сего момента, – искреннюю любовь к нему.

Он бежит.

Он минует собственных муз, резвящихся по всему лесу, барахтающихся в разврате, недоумевающих, куда еще податься, чтобы не попасться родителям Джейкоба на глаза. Или их такое не заботит? Енот, развалившись на бревнах, грустно хмыкает, когда Джейкоб идет мимо него.

– Она хотела меня! – жалуется он.

– Она всех всегда хочет, – парирует Джейкоб.

В конце концов он приходит домой. Всего месяц назад завершено обустройство ряда комнат на последнем этаже. Комнат, в которые он не собирался входить, в которые, надо думать, никому и никогда не понадобится входить. Они прицепились, как россыпь морских раковин, к углу западного крыла, и он видит, что ставни не заперты и свободно хлопают на усиливающемся ветру.

Он прислоняется головой к входной двери и тихо входит. Боли в боку ослабевают, когда он пересекает коридор. Мама пылесосит ковер в гостиной, громко напевая себе под нос. Даже сквозь шум слышится эхо стучащей отцовской пишущей машинки – в коридорах дома очень странная акустика.

Дом – одна большая ракушка; дом – одна большая ловушка.

Его мать должна знать правду: они с папой всего лишь разыгрывают сложную пьесу, притворяясь такими рассеянными. Затворничество – это убийство без свидетелей. Скоро она начнет вырывать свои цветы, засеивать землю гравием. Какого черта, по ее мнению, его брат и сестра делают в лесу целыми днями? Какую причину придумывает мать, когда видит их измученными и улыбающимися, возвращающимися в дом растрепанными и грязными? Ее дети ползают по грязи – разве такую перемену сложно заметить? Или она с самого начала знала, что в тихом омуте нет сюрпризов, есть только статичное безумие?

И где, спрашивается, папа?

– Привет, солнышко, – говорит мама, когда стихает гулкий говор пылесоса, меняет фильтр-мешок, смотрит сыну в лицо, потом – на ноги; спрашивает: – Что-то случилось?

– Ничего. – Он, конечно, обманывает, но это уже вошло в привычку, как часть игры.

– Точно все в порядке, милый?

– Точно.

– Уверен?

– Да! – раздосадованно выкрикивает он, не в силах больше терпеть напряжение. – На все сто.

– Ты только что выдернул шнур пылесоса ногой – и даже не заметил. Еле идешь, да и глаза такие, будто кто-то умер. Может, лучше расскажешь, что у тебя на сердце?