Читаем Мертвое «да» полностью

Штейгер в жизни и Штейгер в поэзии — не совпадают. Но здесь нет двойственности, двуличности. Отдавая дань всему житейскому, он всё лучшее в себе вкладывал в стихи (Одна из лучших статей, посвященных Анатолию Штейгеру, написана Г. В. Адамовичем. Она включена в его книгу Одиночество и свобода. Н. Й., Изд-во им. Чехова, 1953, стр. 286–290. Прим. Ю. И.).


«Бывает чудо, но бывает раз…»


Бывает чудо, но бывает раз,


И тот из нас, кому оно дается,


Потом ночами не смыкает глаз,


Не говорит и больше не смеется.



Он ест и пьет — но как безвкусен хлеб…


Вино совсем не утоляет жажды.


Он глух и слеп. Но не настолько слеп,


Чтоб ожидать, что чудо будет дважды.



Венеция, 1937

«Нет в этой жизни тягостней минут…»


Нет в этой жизни тягостней минут,


Чем эта грань — не сон и не сознанье.


Ты уж не

там

, но ты еще не

тут

,


Еще не жизнь, уже существованье.



Но вот последний наступает миг,


Еще страшнее

этих

— пробужденье.


Лишь силой воли подавляешь крик,


Который раз дозволен: при рожденье.



Пора вставать и позабыть о снах,


Пора понять, что это будет вечно.


Но детский страх и наши боль и страх


Одно и то же, в сущности, конечно.



«Опять Сентябрь. Короткий промежуток…»


Опять Сентябрь. Короткий промежуток


Меж двух дождей. Как тихо в Сентябре.


В такие дни, не опасаясь шуток,


Мы все грустим о счастье и добре.



В такие дни все равно одиноки:


Кто без семьи, и кто еще в семье.


Высокий мальчик в школе на уроке


Впервые так согнулся на скамье.



Старик острее помнит о прошедшем.


О, если б можно сызнова начать


И объяснить, что он был сумасшедшим…


Но лучше скомкать всё и замолчать.



А в поле сырость, сумерки, безмолвье,


Следы колес, покинутый шалаш.


Убогим хлеба, хворому здоровье


И миру мир Ты никогда не дашь.



Корфу, 1938



2-IX-1932



У нас теперь особый календарь


И тайное свое летосчисленье:


В тот день совсем не 1-й был Январь,


Не Рождество, не Пасха, не Крещенье.



Не видно было праздничных одежд,


Ни суеты на улице воскресной.


И не было особенных надежд…


Был день как день. Был будний день безвестный.



И он совсем уж подходил к концу,


Как вдруг случилось то, что вдруг случилось…


О чем года и день и ночь Творцу


Молилось сердце. Как оно молилось…



Ницца

«Конечно, счастье только в малом…»


Конечно, счастье только в малом…


«Нам нужен мир». Не нужен. Ложь.


Когда движением усталым


Ты руки на плечи кладешь…



И на лице твоем ни тени


Того, что предвещает страсть.


Но смесь заботы, грусти, лени…



Зарыть лицо в твои колени,


К твоим ногам навек припасть…



«Неужели сентябрь? Неужели начнется опять…»


Неужели сентябрь? Неужели начнется опять


Эта острая грусть, и дожди, и на улице слякоть…


Вечера без огня…Ведь нельзя постоянно читать.



Неужели опять, чуть стемнело,


ничком на кровать —


Чтобы больше не думать, не слышать


и вдруг не заплакать.



«Не поверю, чтоб в целой Праге…»


Не поверю, чтоб в целой Праге


Не нашелся за этот срок


Карандаш и листок бумаги.



Или требуют десять строк


Столько времени, сил, отваги?



«До вечера еще такой далекий срок…»


До вечера еще такой далекий срок,


Еще так много лжи, усталости и муки,


А ты уже совсем почти свалился с ног


И, двери заперев, тайком ломаешь руки.



Как будто бы помочь сумеет здесь засов,


Как будто жизнь пройти не может через щели.


Сдавайся по добру! И несколько часов


Старайся дотянуть хотя бы еле-еле…



«Бедность легко узнают по заплатке…»


Бедность легко узнают по заплатке.


Годы — по губ опустившейся складке.


Горе?


но здесь начинаются прятки —


Эта любимая взрослых игра.



— «Все, разумеется, в полном порядке».



У собеседника — с плеч гора.



60-е годы


М. Цветаевой

В сущности, это как старая повесть


«Шестидесятых годов дребедень»…


Каждую ночь просыпается совесть


И наступает расплата за день.



Мысли о

младшем страдающем брате

,


Мысли о нищего жалкой суме,


О позабытом в больничной палате,


О заключенном невинно в тюрьме.



И о погибших во имя свободы,


Равенства, братства, любви и труда.



Шестидесятые вечные годы…


(«Сентиментальная ерунда»?)



Кладбище (Из agenda)


(записная книжка — лат.)


1

Жизнь груба. Чудовищно груба.


Выживает только толстокожий.


Он не выжил. Значит — не судьба.


Проходи, чего стоять, прохожий.



2

Этот скончался под чтенье отходной,


Этого в стужу нашли под мостом.


Похоронили обоих. Безродный


Спит без креста. А богач под крестом.



3

Как он, прощаясь, не сошел с ума.


Как он рыдал перед могилой свежей.


Но время шло. Он ходит много реже.


— Забудь, живи, — молила ты сама.



4

Возле могил для влюбленных скамейки,


Бегают дети и носят песок,


Воздух сегодня весенний, клейкий,


Купол небес, как в апреле, высок.



5

Склеп возвели для бедняжки княгини,


Белые розы в овальном щите.


Золотом вывели ей по-латыни


Текст о печали, любви и тщете.



6

В самом конце бесконечной аллеи,


Там, где сторожка, а дальше обрыв,


Черные долго толпятся евреи…


Плачут. Особый горчайший надрыв.



7

Преступленья, суета, болезни,


Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное