Мертвое море

Это был Кук. Он сидел на своей койке. Его глаза блестели, как шарики дроби.

— Какого черта ты там делаешь?

Крайчек начал что-то говорить, но остановился: он и сам не знал, что делает.

— Там за дверью кто-то… кто-то есть, и он хочет войти.

Голос у Крайчека был тонкий и сухой.

— Кто? Кто за дверью?

— Это… это Морзе, — ответил матрос. — Капитан Морзе.

— Морзе погиб, Крайчек.

Крайчек кивнул:

— Да, это так, но он все равно хочет войти.

Сказав это, он вернулся к своей койке и лег. Нечто похожее на далекий крик звучало у него в голове.

17

Возможно, они ожидали увидеть морское чудовище или чего похуже. На самом деле, они бы не удивились, увидев в этом проклятом месте выпорхнувшего из тумана на олене Санту с пасхальным зайцем под мышкой. Здесь можно было поверить во что угодно. Так было проще.

Но оказалось, что это была еще одна шлюпка с «Мары Кордэй».

— Эй, бездельники, — раздался голос. — Пивка не найдется?

— Ага, — ответил Кушинг, — только открыли бочку.

— Забыл добавить про стриптизерш, — подхватил Гослинг.

Они подгребли к шлюпке и увидели в ней Маркса, старшего механика корабля, и двух палубных матросов, Полларда и Чесбро, совсем еще детей, которым и двадцати пяти не было. После того как всех друг другу представили, Джордж заметил, что Маркс, с его байкерской бородой и лысиной, выглядит в целом неплохо. Чего нельзя было сказать про матросов: Поллард выглядел контуженным, словно недавно вылез из окопа, и остекленевшими глазами смотрел в туман, будто видел там что-то, незримое для других, а Чесбро все время твердил, что на все воля Божья.

Джорджу это понравилось. К вере он относился нормально, хотя сам особо религиозным не был. Джордж считал, что человек должен управлять верой, и слова «на все воля Божья» казались ему лишь предлогом к тому, чтобы опустить руки и сдаться. Глядя на Чесбро, худого парня с редкими рыжими волосами, веснушками и взглядом мертвеца, можно было с уверенностью сказать, что тот уже сдался. Отчаяние прилипло к нему, словно лишайник к камню.

Нельзя было без боли смотреть на этих двух матросов: такие юные — и такие опустошенные.

Не то чтобы Джордж сильно от них отличался. В последнее время уверенность давалась все тяжелее: иногда он наполнялся ноющей надеждой, иногда мрачнел, гадая, что они будут делать, когда кончатся еда и вода. Джордж даже точно не знал, как долго они уже плавают в тумане: несколько дней, три-четыре от силы. Но иногда ему казалось, что прошла неделя, месяц, а то и год. Он уже толком не помнил прежней жизни, до мертвого моря. Она представлялась ему размытой и нечеткой, как фото летающей тарелки или йети, снимок, сделанный не в фокусе, как полузабытый сон. Казалось, будто Джордж и не бывал нигде, кроме этого тумана, а все остальное ему просто приснилось.

Эти мысли его беспокоили, но он никак не мог их прогнать.

«У меня где-то есть жена и сын, — говорил он себе, — и до них отсюда, возможно, несколько световых лет. Так или иначе, каким-то образом я должен увидеть их снова, просто обязан. Я не могу умереть в этой адской дыре, просто не могу».

Джордж и представить себе не мог, что им придется жить с мыслью, будто он сгинул в море. Он должен выбраться отсюда, хотя бы ради них, а не ради себя.

Маркс что-то говорил про припасы в шлюпке и добавил, что, если объединиться, можно протянуть месяц, а то и дольше.

— К тому времени, Старший, — обратился он к Гослингу, — нам нужно будет что-то придумать.

— Господь даст нам все необходимое, если захочет, чтобы мы выжили, — сказал Чесбро.

— Ой, заканчивай с этим дерьмом, — отрезал Маркс, поигрывая мышцами на татуированных руках. По нему было видно, что при желании он вполне может кого-нибудь изувечить, и Джордж подумал, что Чесбро не стоит об этом забывать.

Гослинг, казалось, сразу же забыл про Джорджа и Кушинга. Он радовался воссоединению со старым товарищем по плаванию… и собутыльником, если слухи были верны.

Кушинг перебрался в шлюпку и попытался заговорить с замкнутым Поллардом, вытащить его из скорлупы. Джордж сидел молча, впитывал в себя разговоры и ощущения. У них появилась свежая кровь. Изменения возбуждали и удручали одновременно.

— Не могу сказать, где именно находится эта лужа дерьма, — ругался Маркс, — где-то к югу от чертовой Сумеречной зоны и к северу от Треугольника Дьявола. Поди пойми. Но вот что скажу: раз есть вход, должен быть и выход. Должна же где-то быть задняя дверь?

— Поосторожней с этим, — произнес вдруг Поллард, ни к кому конкретно не обращаясь.

Матрос привлек всеобщее внимание. Со слов Маркса, он молчал уже несколько дней, и возвращение дара речи было таким же важным событием, как если бы Ганди отмочил шутку.

— Осторожней с чем? — спросил Гослинг.

— С задней дверью, — ответил Поллард. — Никогда не знаешь, куда она выведет.

Вот и все. Мудрость дня. Больше Поллард не сказал ни слова, и даже угрозы Маркса не заставили его заговорить.

— Оставьте его в покое, — сказал Чесбро. — Он напуган. Он через многое прошел.