Мертвое царство

– Знаю. Слышала, как тебя называли те, кто хотел закопать. Думали, ты воскреснешь свежим и здоровым, ну прямо как подснежник по весне.

– И я воскрес, – прошептал он, продолжая неверяще таращиться на разрыв штанины.

Я не слушала его горячечный бред, а прислушивалась к тому, что творилось в деревне, а в особенности – на том стихийном могильнике за святилищем. Мне трудно было представить, что сделают местные, если обнаружат разрытую могилу, но я подозревала, что кто-то непременно вспомнит чужачку в чёрном, которая так и не положила подаяние на алтарь.

– Вставай, воскресший.

Я поднялась на ноги и дёрнула Гавесара за плечо. Крови он потерял немало, но даже если он пойдёт, опираясь на меня, это будет лучше, чем тащить его волоком. Гавесар осторожно встал, перенося вес на здоровую ногу, а потом опустил на землю и больную. Я терпеливо ждала, не решаясь его подгонять. В самом деле, с каких пор я стала такой сердобольной? Могла бы отправиться по своим делам. Но что-то не давало мне бросить несчастного парня, я будто чувствовала свою ответственность за него. И боялась что он, слабый и измученный болью, замёрзнет здесь насмерть, и все мои труды пойдут насмарку. Будто бы я вытесала из деревяшки фигурку, а теперь у меня её могли отнять и бросить в печь.

– Веди к своей старухе, если она не враг. Я не прочь провести остаток ночи под крышей и выпить чего-нибудь горячительного.

* * *

Старуха Мезге оказалась, к моему облегчению, простой старухой и сразу вызвала во мне некоторое подобие симпатии – хотя в моём состоянии за симпатию могло сойти любое чувство кроме ненависти.

Гавесар лупил в дверь до тех пор, пока в оконце не мелькнула свеча. Мезге открыла рывком, и первым показался ухват, грозно выставленный вперёд. Ей понадобилось примерно с полминуты, чтобы понять, что мы – не ночные грабители.

Мезге не впустила нас в дом – внуки, мол, спят. Она узнала Гавесара, но не стала ничего слушать – отправила нас в хлев, а сама, удалившись ненадолго, вернулась с кашей, сбитнем и снадобьями. Мне до смерти хотелось вымыться, но Мезге проворчала, что не станет топить мыльню ради меня среди ночи. Пришлось ложиться как есть.

Гавесар так измучился за день, что заснул сразу же, прикончив свою порцию остывшей с ужина каши. Я же чувствовала странную опустошённость и до рассвета лежала, глядя на свои ладони и покусывая губы. Ночью у меня пошла горлом кровь, и, отплёвываясь, я успела не единожды пожалеть о том, что пошла на ворожбу ради незнакомца.

А утром нас догнали царские войска.

Я издалека услышала их тяжёлую поступь. Ночью небо затягивали облака, но при тусклом свете, выбравшись из хлева, я поняла, что двор Мезге, пусть и крайний, а всё же совсем близко к Тракту, огибающему деревню: перемахни через забор, пересеки пустырь, заросший горохом – и выскочишь прямо под ноги лошадям.

Не попрощавшись с Гавесаром, который продолжал спать, что-то бормоча во сне, я выскользнула из хлева, покинула двор и вышла к Тракту. Наверное, вид у меня был до того мрачный и неприглядный, что даже пешие рядовые не отпускали мерзких шуточек, просто бросали на меня равнодушные взгляды.

Вид армии впечатлял. Они ступали ровно, ладно, сперва конники – лошади все как на подбор, в блестящих доспехах. Затем – бесконечная вереница пеших. Где-то позади них должны катиться обозы, но чтобы их дождаться, нужно было стоять и смотреть до полудня.

Земля подрагивала от мерных шагов и лошадиной поступи, грозно бренчали доспехи и лязгало оружие. Местные тоже услыхали, и у оград крайних дворов, позёвывая, собирался любопытный люд.

Я собиралась переждать где-то, пока Тракт не освободится, но вдруг кто-то окликнул меня, и мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, где я видела этого воина.

– Глазастый же ты, Раве, – буркнула я и подошла ближе. – Ты правда узнал меня отсюда?

Раве сидел на ладном серебристом коне и выглядел сонным, уставшим, но спину держал прямо. Конь перебирал ногами, ему не терпелось двинуться дальше.

– Золотой Отец меня иссуши, неужели это правда ты, Ивель?

Я фыркнула.

– Это правда я. А вот ты едешь обращать неверных, но по привычке упоминаешь старых покровителей. Вряд ли царю это понравится.

Раве рассмеялся, демонстрируя безупречно ровные белые зубы. Ему очень шли доспехи: в них он казался ещё стройнее, ещё шире в плечах, а серебристый металл красиво оттенял смуглое лицо и чёрные волосы.

– Ты ведь не побежишь жаловаться своему старому благодетелю?

Мимо нас проходили пешие воины и катились обозы. Я сощурилась, прикидывая, какие же силы царь бросил на Княжества.

– Не такой уж он и старый. Зато ума ему не занимать. Так уж и быть, Раве, я не стану писать жалобу Сезарусу, если ты согласишься подвезти меня.

Раве перестал улыбаться и посмотрел на меня так, словно впервые увидел: с головы до ног, не скрывая неодобрения.

– Подвезти? Да… Милосердный с тобой, Ивель! Расскажи сперва, что ты вообще тут забыла. Разве ты не должна быть с родителями в такой… трудный час?

– Я здесь по делу, очень похожему на твоё. Мы все теперь служим Милосердному и сеем мир, не так ли?