Мертвое ущелье (Логово)

Теперь дед Елисей был уже как бы обстрелянный партизанами служащий полиции, и немцы стали ему немного доверять. Даже выдали карабин, который он все равно прятал в санях под сеном. И, пожалуй, правильно делал, потому что в лесу и в городском подполье всего три человека знали, что он — связной отряда: командир Топорков, комиссар отряда и руководитель верховского подполья. Еще Хохлов знал. Но он знал почти все самые секретные тайны, как начальник разведки. ¦

Дед жил одиноко, изба его стояла на отшибе, на самом краю деревни. Давно умерла его старуха, еще до войны, и он много лет бедовал один. Держал козу, кур, копался в огороде. Кур немцы переловили еще в сорок первом, а козу не тронули. Один фриц ее подоил, немцы посмотрели на её бородатую морду, на козью бороду деда, посмеялись и ушли. А коза Манька была деду Елисею единственной в доме живой божьей душой и слушательницей его ворчания. Кроме, конечно, Руслана. Но тот сопутствовал ему, как говорят, на службе и принадлежал полицаям, а не деду, хотя до войны был колхозным. Другое дело — Манька. Она была доподлинно дедовой козой, его поила молоком, перед ним трясла своей бородой, почти такой же, как у самого деда, терпеливо и внимательно выслушивала его ворчание и иногда его же и бодала, но очень редко, когда бывала не в духе.

Оружия в доме он не держал, если не считать того самого полицейского карабина да четырех гранат — «лимонок», которые он зарыл во дворе у самого забора. Неглубоко, присыпал песком слоем в два пальца, а сейчас тайник покоился еще и под полуметровой толщей снега. Но дед и не собирался пользоваться этими гранатами. Он считал, что умом и хитростью и своими партизанскими рейсами он может навредить врагам гораздо больше, чем скромным своим оружием. А гранаты схоронил так, на самый черный случай.

Так дед и был связным, пока не проявил собственную неожиданную инициативу.

Связь с отрядным подпольем осуществлялась так: приезжал на своих санях дед Елисей в лес за хворостом на растопку, ставил Руслана с упряжью возле дерева в назначенный час и шел себе собирать дровишки — сушняк и хворост. А в это время подходил к саням человек и вкладывал в тайник записку, предварительно вынув оттуда послание из городского подполья. Тайничок был устроен в одном из задних копыльев — стоек полозьев. В деревянном брусе правой стойки прорезана ложбинка, узкая и глубокая, в которую быстро и легко можно всунуть сложенную вдвое бумажку.

Та же операция повторялась в городе. Тексты записок шифровали, но не настоящим шифром, используемым для радиограмм, а примитивным, который разгадать, конечно, можно, но все-таки не сразу, нужны специалисты. Записки выглядели примерно так: «Тетя Паня заболела, просила завтра к обеду прислать десяток яиц и, если сможете, две курицы», что означало: «Послезавтра в десять часов утра по сосновской дороге из города пойдет колонна карателей с двумя бронетранспортерами, если сможете, атакуйте».

Отправляясь в дорогу, туда и обратно, дед всегда смотрел, заменена ли записка, аккуратно проверял продукты, если их вез. Он теперь чаще ездил один, без охраны, ему доверяли.

И вот однажды, возвращаясь домой, везя записку из города, дед Елисей увидел на дороге забуксовавшую легковую машину и еще более глубоко засевший в снегу грузовик с охраной. Деда остановили стрельбой вверх подбежавшие солдаты, проверили его полицейское удостоверение. Старший из них сказал: «Гут!» И на ломаном русском языке объяснил, чтобы дед быстро ехал в деревню, до которой оставалось километра три, и передал приказ всем солдатам и полицаям — бегом спешить сюда, взяв еще и лошадей, чтобы вытащить тяжелый грузовик.

— Это очшень фажно и срошно! — добавил немец.

И дед поспешил. Только не в деревню, а в лес, в условное место, к дереву. Вскоре он уже был на месте, но прежде чем отойти от саней, извлек из тайника записку и карандашом дописал без всякого кода: «Петрович, поспеши! У тройной росстани на Марковку стоит легковушка с важным немцем и охрана десять солдат».

Топорков, конечно, понял, что приписка — работа деда. Случай использовали. Командир отправил верхом с полсотни партизан, и через два часа в лагерь привели толстого и насмерть перепуганного тылового полковника.