Мертвое ущелье (Логово)

Допрос шел через переводчика — Хохлова (до войны он был студентом факультета иностранных языков и специализировался на немецком), и командир вскоре выяснил, что тыловик прибыл в Верховск, чтобы подготовить транспорт, место размещения и рассчитать тыловое обеспечение: продовольственные и обозно-вещевые потребности на две пехотные дивизии. Когда они прибудут, немец не знал, но что прибудут, знал точно. У него было предписание: не позднее чем через две недели все должно быть готово для переброски и размещения в Верховске тылового обеспечения этих дивизий. Толстый немец так старался, что вспомнил даже случайные сведения, которые слышал в штабах перед отправкой сюда, и одно из таких сообщений показалось Топоркову и комиссару отряда важным, и даже очень. Полковник сказал, что несколько дней назад в Берлине, выдавая ему предписание, его знакомый оберет из главного штаба сухопутных войск намекнул ему, что в Верховске, куда он едет, скоро будет безопаснее, чем в Берлине, потому что там ликвидируют и партизан, и подполье, туда выезжает один очень хороший специалист по этим делам.

Сам характер сообщения, уверенность, с какой все это было сказано тыловику, заставляли серьезно задуматься. Если это правда — а оба они, комиссар и командир, поверили толстому оберсту,— то против них и подполья затевалось смертельное дело. Пленному полковнику не было смысла выдумывать. Он был старый и нездоровый, он очень хотел спасти свою жизнь. Болезненные и слабые особенно сильно цепляются за жизнь, когда она оказывается под угрозой. И сообщение пленного немца выглядело убедительным и весьма тревожным.

Первое, что надо было сделать, сообщить о новых сведениях подпольщикам в город. Следовало досрочно отправить туда деда, использовать запасной час связи. Но кто сообщит связнику об этом? Это был исключительный случай, и оба решили вывести на деда, то есть раскрыть связника Хохлову. Он про деда, правда, знал, но лично с ним никогда не встречался. Так что дополнительного риска здесь не было. Тем более, Хохлов абсолютно надежен, разведка — его основное дело, да и переводчик тоже он.

Обговорили с Хохловым его визит к связнику, сроки, когда тот должен поехать и вернуться, подготовили текст записки. Но в последний момент возникла еще одна проблема.

— А ведь дед-то теперь уже не просто связник... — Тон комиссара был раздумчивый и даже с оттенком улыбки.

— Это почему? — Топорков с интересом посмотрел на заместителя.

— Да потому, что он теперь связник с инициативой, то есть и сам разведчик. И на случай, если ему придется делать сообщение, и вообще для пользы дела ему нужен псевдоним, подпольная кличка.

— Да, пожалуй.

Хохлов молча внимательно слушал разговор командира с комиссаром. Считал полезным пока помолчать.

— Ну, а как мы его окрестим теперь?

— Может, «Скворец»? — Командир улыбнулся. — Это нейтрально, но ему соответствует. Он ворчлив, много чирикает.

— Пожалуй, нет, командир.

— А как?

— Давай назовем его «Королевич», а?

— Почему?

Хохлов и командир оба вопросительно уставились на комиссара.

— Ну, во-первых, это никак не наводит на него. Королевич должен быть молодым и красивым. Конечно, немцы так примитивно не рассчитывают свои предположения и версии, но «Королевич», мне думается, в самый раз. Неожиданно и никак не наводит на деда.

— А что? Пожалуй, пойдет. — Это были первые слова, сказанные здесь Хохловым.

— Согласен,— кивнул командир,— пусть будет «Королевич».

8. БРАТ ВОЛКА

Начальнику разведки отряда Станиславу Ивановичу Хохлову только исполнилось двадцать пять лет, но его иначе, как по имени-отчеству, никто не называл. Кроме, конечно, Топоркова. Тот всех звал по фамилии, коротко, официально, по-деловому. Так уж у него было принято, у Топоркова.

Разведчики только иногда обращались к своему командиру, называя его «лейтенант». А так все время — Станислав Иванович.

Он был всегда спокоен, выдержан, нетороплив и молчалив. И даже казался из-за этого незаметным на совещаниях командиров, несмотря на свой рост,— он был высок и широк в плечах, что было видно, даже когда он сидел.