Он сидел дальше всех от старшего киура и все время вытирал большую лысую голову шелковым носовым платком бледно-розового цвета с вышитой в уголке таинственной монограммой «АК». Сколько Юрьев знал Сверликова, он никогда не расставался с этим платком. И, кажется, не выпускал его из рук. Порой старший киур спрашивал самого себя, не считал ли Иван Иванович платок сей чем-то вроде оберега, отводящего дурной взгляд и порчу. Если так, то напрасно. Монограммные мемы почти полностью утратили свою эффективность ко второй половине двадцатого века.
Тарусов перевернул страницу отчета, взглядом наискосок пробежал текст.
– Об этом ничего не сказано.
– Жаль. – Сверликов вновь приложил платок к лысине.
Покосившись на него, насмешливо хмыкнул Илларионов – последний из киуров. И, между прочим, зря. Иван Иванович задал дельный вопрос.
– А локи, работавшие на Второй Хуторской, уверены, что видели в одном гнезде двух шогготов, занимающихся сексом.
Тарусов выдал эту информацию абсолютно бесстрастным голосом. Другой на его месте непременно хмыкнул бы насмешливо. Дабы выразить свое отношение к подобным завиральным идеям. Тарусову мнение окружающих было безразлично. Казалось, для него имело значение только то, что он пропустил сквозь свое сознание. И не отбросил в сторону, как использованный одноразовый носовой платок. Все остальное – прах. Отряхнул с ног и дальше пошел сквозь предутренний туман. Временами старший киур почти завидовал столь замечательной способности Тарусова. Если, конечно, это была серьезная жизненная позиция, а не демонстрация на публику. Как писал Император Ху: «Дорога у всех у нас одна – от рождения к смерти, а вот Пути – разные».
– А как они догадались, что это именно секс? – Шульгин усмехнулся, как и полагалось. – Я, например, понятия не имею, как шогготы занимаются сексом.
– Достаточно проявить чуточку воображения, – улыбнулся в ответ Купсов.
– А еще шоггот якобы на расстоянии изнасиловал девушку.
– Девушку? Какую еще девушку?
– Случайно оказавшуюся рядом девушку. Впрочем… – Тарусов перелистнул страницу. – По всей видимости, это уже была инсценировка. По прибытии в больницу пострадавшая и ее друг бесследно исчезли.
– Артисты, – хмыкнул Илларионов. – Художественная, жесть ее, самодеятельность!
– А еще сегодня ночью было вырезано особое отделение больницы номер одиннадцать. – Старшему киуру надоело ждать, когда остальные перейдут к сути. К той самой сути, ради которой они как раз и собрались. Ночью. – Патрульные из взвода охраны перестреляли сначала всех пациентов отделения и медперсонал, а затем – друг друга. И это было не массовое сумасшествие, не наркотики и не нервный срыв. Это была тщательно продуманная и идеальная проведенная спецоперация. В результате которой в сознание патрульных оказался внедрен самораспаковывающийся мемвирус невероятной разрушительной силы. Создал его гениальный мемевтик… Я посмеюсь вместе с вами, господин Гигин! – Юрьев едва удержался, чтобы не стукнуть кулаком по столу, заметив скептическую усмешку на лице одного из киуров. Экран у него за спиной вспыхнул ярко-зеленым пламенем, сквозь которое на миг проступил знаменитый фотопортрет Эйнштейна с высунутым языком. – После того как вы сами, уважаемый, несколькими росчерками пера создадите мемплекс, порождающий мемвирус, действующий строго избирательно, вызывающий слуховые и зрительные галлюцинации, заставляющие человека убивать, и, в конце концов, способные его самого довести до самоубийства! Удивите меня, Гигин! Выйдите на улицу и словом убейте первого попавшегося бомжа! – На экране – пуля, в замедленном режиме пробивающая спелый, ярко-оранжевый апельсин. – Бомжа, а не прошедшего курс психологической спецподготовки патрульного! Ну? Вы готовы?
Киур слегка пожал плечами:
– Вы ведь это несерьезно, Станислав Викторович?
– Ну, почему же. – Юрьев уже взял себя в руки. Речь его вновь потекла спокойно и размеренно. – Если хотите, я даже могу составить вам компанию.
Усмешка будто прилипла к губам Гигина. Он бы и рад от нее избавиться, да не знал, как это сделать.
– Но мы же не ради этого здесь собрались? – Он посмотрел на других киуров. – Так ведь, господа?
Никто не желал встречаться с ним взглядом. Даже Сверликов наклонил голову и принялся сосредоточенно тереть платком затылок.
– Вы способны убить человека мемом, господин Гигин?
– Вы имеете в виду, в достаточной ли степени я владею мемевтикой для того, чтобы сделать это? Или хватит ли у меня на это духа?
– И то, и другое.
Рука в белой перчатке вставила ключ в простреленный апельсин и трижды повернула его.
Гигин поджал губы.
– Мы попусту теряем время, господин Гигин.
– Я не знаю…
– Не знаете?
– Не уверен…
– Так не знаете или не уверены?
– Я не хочу об этом говорить, – медленно и тихо процедил сквозь зубы Гигин.