Мертвоград

А люди… Ну что ж, по сути, они ведь были совсем неплохими людьми. Ничем не хуже тех, с которыми можно было столкнуться в фойе театра – когда театры еще работали. В смысле, нормальные театры, в которых Шекспира ставят, а не где полуголые телки на сцене ноги задирают да записные комики бородатые анекдоты рассказывают. Люди вообще в душе добрые. Все. Ну, или почти все. А если вдруг услышите от кого, что он, мол, людей не любит. Вообще. Не верьте ему. Потому что уж к себе-то он точно неравнодушен.

Особое отделение. Патрульные

Восемь столичных больниц имели особые отделения, в которых работали чистильщики. Чем они там занимались, никто из персонала больницы не знал. Чтобы попасть в особое отделение, нужно было пройти через тамбур с наглухо закрытыми дверями, занятый спецгруппой патрульных.

Патрульные сидели на банкетках, обтянутых ярко-малиновым дерматином, низеньких, неудобных – когда сидишь на них, в сон не так клонит, как на стуле, – и читали журналы. Раскладывали ма-джонг на тифонах. Или, расстелив большой лист бумаги, рисовали на нем таблицу для стремительно набиравшей популярность игры со странным названием «капоте». Казалось, им тут вовсе нечего делать. Однако все патрульные были при оружии. И это были не табельные пистолеты, а десантные «СЮ-20». Что они прятали в подсумках, оставалось только гадать.

Также можно было строить предположения насчет того, откуда исходила угроза, которую должны были ликвидировать патрульные. Снаружи или изнутри? Вроде бы никто не слышал о попытках несанкционированного проникновения в особое отделение. Да и кому такое придет в голову? Разве что только крепкому на эту самую голову больному. Но для того, чтобы остановить одного психа, не требуется отряд вооруженных до зубов профессионалов.

Больничный же персонал так и вовсе старался обходить особое отделение стороной. Будто от него чем-то дурным веяло.

Так, значит, патрульные были призваны остановить угрозу, которая могла вырваться из-за плотно закрытых дверей особого отделения?

Возможно.

Однако глубоко заблуждались те, кто был уверен в том, что патрульные-то уж точно знают цель своего пребывания в тамбуре ОО. Им было известно лишь то, что в надлежащий момент они получат приказ. И выполнят его. Четко, быстро и, самое главное, не задумываясь. На последнем пункте делался особый акцент. Патрульные должны быть готовы в любую минуту, получив приказ, зачистить особое отделение. Или – любое другое больничное отделение. Или – всю больницу разом. Включая морг и кафетерий. Не спрашивая зачем и почему. Не задавая вообще никаких вопросов. Им требовался лишь соответствующий приказ.

Что означает эвфемизм «зачистить» на арго военных, никому, надо полагать, объяснять не требуется. В период непрекращающихся локальных конфликтов – кстати, еще один замечательный эвфемизм, – зачистки становятся обычным явлением. Даже присказка появилась: «Не зачищаешь ты – зачищают тебя». Правда, в ходу она была главным образом у банкиров и управляющих госкорпорациями. Но красиво ведь звучит. Точно? И донельзя всеобъемлюще. Сказал такое – хоп! – и не нужны комментарии.

Санитаров-чистильщиков патрульные пропускали в особое отделение беспрепятственно. Они даже старались не смотреть в их сторону. Наверное, не хотели видеть то, что находилось на каталках, которые толкали перед собой санитары. Вне зависимости от того, живо было то, что на них лежало, или нет, оно все равно было омерзительно. И вместе с омерзением внушало страх. Для того, чтобы почувствовать его, не нужно быть экстрасенсом. Особой сверхчувствительности тоже не требуется. Да и мнительность здесь ни при чем. Сначала ты начинаешь чувствовать неприятное покалывание в кончиках пальцев. Затем появляется ощущение онемения на нижней губе. Или над правой бровью. Это уж у кого как. А затем возникает такое ощущение, будто по спине, точно по позвоночной впадинке, ползет, извиваясь, небольшая юркая змейка. Добравшись по шее до основания черепа, змейка вдруг рассыпается на множество маленьких, тоненьких ниточек. Каждая – не толще волоса. Они расползаются в разные стороны, путаются в волосах, щекочут кожу. И вдруг все разом начинают ввинчиваться в волосяные луковицы. Это не больно. И даже не сказать, что неприятно. Но именно в этот самый момент у тебя возникает ощущение истинно инфернальной жути. Ты чувствуешь, как нечто чужое, чуждое, нездешнее пытается ворваться в тебя. И понимаешь, что ничего не можешь с этим поделать. Ни-че-го! Именно ощущение полнейшей беспомощности поднимает этот невесть откуда взявшийся кошмар до высшей отметки по шкале Лавкрафта. Дальше – только выход в безумие.