Мертвопись

Кроме того, продолжал рассказывать Линкс, самое интересное было то, что скрутить помешанного художникам помог японский турист, который и купил «Ночи весенние». При этом он уговаривал Виталия переехать на Запад или в Японию. Дескать, здесь его не ценят, а вот там он мог бы стать настоящей знаменитостью. Но Лунный это предложение даже обсуждать не стал, чем сильно огорчил японца.

– Вот как? – сразу же насторожился Лев при этих словах. – А вы не припомните, как звали того японца?

– Не-е-е-т!.. – смеясь, отмахнулся «пасечник». – Имена у них такие замысловатые, что в памяти не удерживаются. Какой-то Тояма Токанава. Я о нем-то самом вспомнил только сейчас. Забрав картину, он собирался сюда приехать еще раз, но что-то больше не появился.

– Как давно он здесь был? – поинтересовался Гуров.

– За два месяца до того, как умер Виталий… – немного подумав, ответил старик.

– Вы подозреваете, что он может быть причастен к смерти Лунного? – Лев сразу уловил перемену в его настроении.

– Ну, как сказать?.. Обвинить его в том, что он каким-то образом мог, например, отравить Виталия, я, конечно, не могу. Но почему-то есть такое внутреннее ощущение, что, раз уж Виталий не согласился на переезд за границу, то… Ну, получилось ли как в той драме про бесприданницу: так не доставайся же ты никому? – развел руками художник.

– Проверим… – пообещал Гуров. – Если, разумеется, удастся найти хоть какие-то концы. Вольдемар Анатольевич, раз уж речь зашла о том непонятном психопате и японце-«искусителе», может быть, вы и их нарисуете? Это нам могло бы очень пригодиться. Сможете?

– Смогу! – кивнул старик и достал из сумки пару листов чистой белой бумаги. – Как это не смогу? Хорошему человеку, который за нас заступился, грешно не помочь.

Он сосредоточенно начал водить по бумаге карандашом, выводя контуры лица мужчины с диковато-рассеянным взглядом и всклоченными волосами. Покончив с портретом психопата, Линкс начал рисовать лицо японца. На оба рисунка у него ушло менее получаса.

К удивлению Гурова, в это же время к нему подошел худощавый лопоухий паренек, который вручил ему еще один портрет итальянца. Впрочем, это было абстрактно-символистское нечто, лишь какими-то деталями передающее отдельные черты лица Джованни. С трудом удержавшись, чтобы не рассмеяться (ситуация один в один походила на кадр из «Приключений принца Флоризеля», где художник-абстракционист представил принцу «портрет» негодяя Клетчатого), Лев тем не менее поблагодарил и за эту работу.

Некоторое время подождав, пока Гуров осмотрит его «творение», абстракционист осторожно поинтересовался:

– Ну а нам теперь как быть? Продолжать сворачиваться?

– Нет. А зачем? Можно снова разворачиваться. Если что – сошлетесь на меня… – Дав ему свою визитку и попросив живописцев звонить, если вдруг кто-то из них вспомнит что-то дельное, Лев помахал художникам рукой и зашагал к парковке.

Разумеется, с точки зрения ортодоксального чиновного буквоедства этот вернисаж едва ли имел какие-то права на существование. Согласно всем бюрократическим «традициям» его можно было проводить, лишь оформив кучу разрешительных бумаг. Но, если подходить к этому вопросу с точки зрения нормального, здравого смысла, запрет выставляться на этой части бульвара наверняка выглядел бы абсурдным. Художники вели себя тихо, не сорили, не создавали каких-либо помех пешеходам, не провоцировали нарушений общественного порядка. Наоборот, обилие самых разных полотен действовало, можно сказать, облагораживающе на всех тех, кто оказывался рядом.

Гуров отбыл в главк, предварительно сбросив по сотовой связи на телефон Стаса фотоснимки портретов психопата, итальянца и японца. Сбросил их и на сайт информотдела главка. Созвонившись с начальником отдела, майором Жаворонковым, Лев попросил поискать этих людей в различных базах данных, да и вообще набрать информации по максимуму. Но, несмотря на все это, руля по городским улицам, он интуитивно чувствовал острую внутреннюю неудовлетворенность. Что-то ему подсказывало: не там они ищут, не там! Во-первых, пообщавшись с художниками, Гуров вдруг понял: смерть Лунного (ну, или то, что принято за смерть в общем ее понимании) едва ли могла быть насильственной. В его кончине не просматривалось каких-то характерных признаков того, что кто-то намеренно прервал жизненный путь Виталия. За годы своей профессиональной деятельности Лев повидал жертв чьей-то злонамеренности более чем достаточно. И где-то в подсознании у него уже сложилась определенная «матрица» представлений о причинах ухода в мир иной того или иного человека. Лунный в эту «матрицу» никаким боком не вписывался.