Мертвые души

<1> Разве весело слышать дурное мнение о себе? Думают: “Разве это не больно, разве мы не патриоты!” [Вместо Разве ~ патриоты: Нет, и без того о нас нехорошего мнения. Что же скажут теперь, когда увидят, что свой заговорил вот как! Да и будто в самом деле мы одни такие: ведь и похуже нас есть! и прочее. ] На такие мудрые замечания, [Над строкой надписано: и мне не надо их] особенно насчет мнения иностранцев, признаюсь, ничего нельзя прибрать в ответ. А разве вот что: жили в одном отдаленном городке России два обитателя; [ничего другого не остается сделать, как разве только привести жизнь двух обитателей одного отдаленного уголка России] <2> (вшит в КАБ1): Еще будет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов. Есть род патриотов, которые спокойно себе сидят по углам, занимаясь коплением капитальца, и спокойно занимаются упроченьем собственной судьбы насчет других. Но если что-нибудь произойдет, по мнению их, оскорбительное для отечества, они выбегут вдруг на свет как пауки, завидевшие, что шевелится муха, вдруг окажутся и будут говорить: “Помилуйте, [Далее начато: ведь это] зачем всё это выводить на свет и провозглашать это? Ведь чту написано <в> этой книге, всё наше. Хорошо ли это? А что скажут иностранцы? Ведь они и без этого о нас нехорошего мнения, a [Далее начато: тут] что ж они подумают теперь, когда свои да еще вот как заговорили?” Ну, признаюсь, против такого мудрого обвинения не найдешься, как и отвечать. Придется, видно, вместо всякого ответа, привести в пример жизнь двух обитателей одного отдаленного уголка.

Один был отец Мокий Иванович, [Мокий Павлович] человек довольно кроткий, [человек весьма кроткий] проводивший жизнь более халатным образом. На хозяйственные дела он немного обращал [Фраза не дописана. ] Вся жизнь обращена была в умозрительную сторону. Ходя по комнате, он задавал себе вопрос: [Над строкой: и занят был следующим] “Вот, например, зверь”, говорил он сам себе: [Далее начато: Странно, почему] “зверь родится нагишом. Почему ж он [он родится] нагишом? Почему не так, как птица? не из яйца? [Далее было: Ведь яйцо может быть и большое. Любопытный вопрос, право. Ну, вот, найдется много в натуре вещей, совершенно непостижимых. Право, в натуре вещи совсем, совсем непостижимы; вот просто непостижимы] Как, право, непостижимо! Совсем не поймешь натуры, как больше в нее углубишься!” Другой, Иван Мокиевич, был то, что называют на Руси богатырь. И в то время, когда отец занимался [Далее начато: вопросом о рождении] рождением зверя, двадцатилетняя плечистая натура так и стремилась развернуться, и он ни за что не мог [не умел] взяться легко: всё или рука у кого-нибудь, или волдырь. В доме всё, от дворовой девки до дворовой собаки, бежало, его завидев; в спальне своей он даже собственную кровать изломал. “Помилуй, батюшка, Мокий Иванович”, говорила вся дворня, его и соседняя: “что это у тебя Иван Мокиевич? Никому покоя нет, такой притерпень”. — “Да”, говорил <Мокий> Иванович, выведенный из своего дельного размышления: “[Хорошо] Я и сам вижу, что Иван Мокиевич шаловлив. Не знаю, право, как с ним быть. Наедине [меня] он не послушает; а есть средство: человек он честолюбивый, укори его при другом, третьем, он уймется. Да ведь как же это сделать? Нельзя. Скажи я, а весь город-то что заговорит? Ведь он и так уж нехорошего об нем мнения, [Далее начато: А [все таки] ведь это мое дет<ище?>, [мне] моя] а Иван Мокиевич все-таки моя кровь. [Далее начато: Уж лучше, говорит, что узна<ют>] Если я сам заговорю о нем худо, так что ж другие? Они подумают еще хуже. Нет уж <пусть> его так остается, авось выйдет не совcем собака. Да и” [Фраза не дописана. ] И довольный таким решением, отец говорил: “Ну, если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, очень бы толста, пушкой не прошибешь, нужно другое выдумать огнестрельное орудие”. Так протекала [На этом текст наброска обрывается. ]

“Что, видно, они думают, что я не отец. Я отец. [Далее начато: у меня вот тут] Даром, что я занят и тем и другим, и самому некогда, [Даром, что я занимаюсь предметом умозрительным] но у меня Иван Мокиевич сидит вон тут, в сердце”. И оставался Иван Мокиевич продолжать свои богатырские подвиги. Обращик Мокиевича — <Еруслан?> Лазаревич [Далее текст (несколько слов) не поддается прочтению. ]

При этом Потап Мокиевич бил себя весьма сильно кулаком в грудь. “Нет, уж по крайней мере из моих-то уст об этом никто не услышит. Уж пусть лучше остается собакой, да остается тихомолком. [пусть лучше он себе тихомолком остается собакой] Да будто нет хуже, что ли? У Степана Прохорыча похуже сынишка

Так протекала жизнь сих двух [а. жизнь этих двух] обитателей одного скромного уголка России, жизнь, конечно, не бесконечная, потому что прислужилась теперь автору ответом на мудрое обвинение, которое, вероятно, будет со стороны так называемых патриотов.

КАБ1(п), КАБ1 — будет сделано

Но нет, не патриотизм и не первое чувство [а. Далее начато: подвинуть] причиною ~ автор.