Мертвые души. Том 3

— Думаю, любезный мой Павел Иванович, что ваше предложение потчевать помещиков моей губернии рассказами о введение в заблуждение вражеских лазутчиков не совсем убедительны. Ведь на таковую удочку подцепишь разве что совершеннейшего дурака. А нам с вами надобно, чтобы всё заработало в самые короткие сроки и действовало бы безотказно, да к тому же и сохраняемо было в тайне. Посему нам вовсе не нужно ничего никому объяснять, выдумывая для сего всяческие басни. Взгляните, сколько у меня даже и в дому скопилось всяческой корреспонденции, — сказал он, кивнувши в сторону письменного стола, по которому теснились сложенные в аккуратные стопки многочисленные пакеты, — так что нам с вами только и потребуется состряпать некое «предписание», либо «тайную директиву» на соответствующем сему делу формуляре, да и зарегистрировать его в нашем губернском управлении, подшивши как положено в нужном портфеле, словно бы присланное из Петербурга, вот собственно и всё. Тогда, ежели и случится, не приведи Господь, какая неприятность, пускай себе ищут, как да откуда, да кем сие «предписание» отправлено. С нас же, как говорится «и взятки гладки», потому как мы тут в губернии только одно и делаем – добросовестно отправляем свою должность, будучи подвластны высшему начальству и неукоснительно выполняя спущенные сверху указания. С помещиков же будем брать расписку о неразглашении совершаемых сделок, пригрозивши к тому же ещё и уголовным преследованием в отношении болтливых, так что уверяю вас, болтать не станут, ибо убоятся ответственности. А нам с вами только этого и надобно…

«Признаться, у него и вправду государственной ясности ум, — подумал Чичиков, — эк, каковым манером всё нарисовал, что и прицепиться не к чему!», — и изобразивши во чертах лица своего изумление, он сказал:

— У меня, любезный Фёдор Фёдорович, просто недостает слов, чтобы выразить восхищение глубиною вашего проникновения в предмет, а главное тем, что все условия, оказываются разом соблюдены – губерния привлечена без остатка, помещики молчат, стало быть, соблюдена конфиденциальность и к тому же ответственности никакой. Ежели что — то во всем виновата директива! Мне, думай я даже ночи напролёт, и тогда не придумать ничего лучшего. Однако же, покуда главное дело станет обделываться, да директива сочиняться, мне, Фёдор Фёдорович, необходимо уже сегодня выправить справку от капитана—исправника, якобы освидетельствовавшего купленные мною о прошлом годе души и провесть всё, как того и требует закон, по суду, но разумеется задним числом. Так, чтобы из бумаг было видно, что крестьяне уж мною выведены и находятся на пути в Херсонскую губернию.

— Право слово, Павел Иванович, и чего далась вам эта Херсонская губерния? Уж какой раз слышу про неё, так будто бы нет иных мест! Вон, поглядите, в той же Сибири земли также отдаются даром, да к тому же у меня в Собольской губернии большие связи, а вам ведь и по «прибытии» ваших мертвецов на место ещё не одну бумагу придётся выправить. Так в том же Собольске достанет одной лишь моей коротенькой записочки, как в тот же день всё и будет исполнено к полнейшему вашему удовольствию. Посему прошу послушать искреннего до вас друга, да и «сменить маршрут» вашим путешествиям. В отношении же капитана исправника уверен, всё устроится самым благоприятным образом, потому как состоит он в родстве с моею супругою, да к тому же обязан мне своею сегодняшнею должностью. Человек он, надо сказать, не без странностей, но в сущности очень неплохой. Я и ему сейчас напишу записку с просьбою решить ваш вопрос безотлагательно.

— Ну что же, хотя Модест Николаевич и обещал мне в сием дельце своё участие, однако думаю, что и ваше письмецо будет тут не лишним, — сказал Чичиков.

— Сознайтесь, Павел Иванович, чай и у Самосвистова успели прикупить «мёртвых душ»? — усмехнулся Леницын.

— Не стану отпираться и не только, что у него одного, — не смутясь отвечал Чичиков.

— И у кого же ещё, ежели не секрет? — полюбопытствовал Леницын.

— Да какой уж тут секрет. Вы ведь и без меня то узнаете через справки да прочие бумаги, — сказал Чичиков, принимаясь перечислять фамилии помещиков, с которыми у него совершены, были купчие.

И при каждом названном им имени Леницын кивал головою, жмуря глаза довольною улыбкою, словно бы говоря этими киваниями о том, что он собственно и не сомневался в том, каковые все они есть мошенники да шельмы, и лишь произнесённое в числе прочих имя Гниловёрстова вызвало озабоченность на его челе.