Мертвые души. Том 3

Он тут же принялся рассыпаться пред Павлом Ивановичем в извинениях, столь округлых и сладких, что казалось ещё минута и мёд потечёт изо всех щелей по стенам комнаты. Обращаясь до Чичикова, Манилов называл его уже не «любезным другом», как то имело место ранее, а не иначе как «вашим высокоблагородием», что, конечно же, не ускользнуло от внимания нашего героя, оставшегося чрезвычайно довольным сим фактом, означавшим, что Манилов ни на минуту не усомнился в поведанной ему Павлом Ивановичем истории. Он понимал, что сказанное Маниловым «ваше высокоблагородие», долженствовало подчеркнуть готовность того к самоотверженному исполнению, якобы, возложенной на него государем—императором высочайшей миссии по спасению родимого Отечества. И сия готовность, пускай ещё до конца не отошедшего ото сна Манилова, была Чичикову весьма кстати. Ведь в исканиях, что предстояли ему в «NN»—ской губернии, он большой расчёт делал именно что на дядюшку капитана—исправника, связавши с ним главныя свои надежды, поэтому, довольно улыбнувшись в усы, он ответил на приветствие сонного хозяина, осведомившись, каково спалось тому нынешней ночью и, услыхавши в ответ, что такового отдохновения, как выразился Манилов, не имели и боги, заметил всё же, как бы ненароком, что сие, конечно же, замечательно, но их давно уж ждут неотложной важности дела.

На что Манилов смутясь проговорил сконфуженно, что подобная оказия случилась с ним по явному недоразумению, чему причиною явилась небывалая радость, произошедшая от встречи с Павлом Ивановичем, и что подобного впредь им уж не будет допущено никогда. Сказавши это, он повинно склонил нечёсаную свою голову, не забывши, однако же, прилепить к сказанному уж упомянутое нами «ваше высокоблагородие». На что Чичиков поморщившись, проговорил:

— Вы это, любезный друг мой, напрасно—то стараетесь насчёт «высокоблагородия». Я, конечно же, ценю подобное отношение, и в этом, без сомнения, сразу видать человека служившего, но право, лучше не прибегать к чинам, тем более прилюдно. Для всех мы, как уж было меж нами обговорено, двое смиренных помещиков занятых разве, что куплею—продажею крепостных крестьян – вот и всё. Большего от вас покуда и не требуется. А теперь потрудитесь—ка, пожалуйста, покончить со своим завтраком в самое короткое время, потому как настал час мне открыть вам истинную пружину возложенной на нас с вами задачи с тем, чтобы без промедлений приступить к ея выполнению на благо Отчизны.

Услыхавши насчёт Отчизны, Манилов несмотря на всё испытываемое им ещё смущение, вновь состроил было мечтательную физиогномию, и готов был точно уж воспарить к облакам, но Чичиков не давши ему для сего никакой возможности, сам распорядился в отношении его завтрака, и совсем уже скоро тащил торопливо дожевывавшего кусок ветчины Манилова к тому в кабинет.

Кабинет был всё тот же, не без приятности, крашенный какой—то голубенькой краскою, вроде серенькой, от которой плохо спавшего нынешней ночью Чичикова, поворотило зевать. Всё те же стулья стояли в нём да стол, да кресло; всё так же табак разложен был повсюду, разве что не стало на подоконнике выложенной красивыми рядками трубочной золы, как видно хозяин сего кабинета нашёл себе иное, более забирающее его препровождение времени.

Манилов как и во прошлый раз попытался было затеять препирательства по поводу того, кому из них следовало бы расположиться в креслах, а кому сидеть на стуле, стараясь устроить гостя с большим комфортом, однако же Павел Иванович и тут укоротил его, сказавши, что нечего тратить время на этакую безделицу, когда ожидают их впереди многия великия дела. На высказанное Маниловым желание пригласить в кабинет и свою супругу, дабы и она послушала рассказ Павла Ивановича о тайных пружинах, коими придётся воспользоваться им для свершения возложенной на них великой миссии, он снова получил отказ от Чичикова сказавшего ему на это:

— Будет с неё и того, о чём толковали давеча. Далее у нас с вами пойдут дела сурьёзные, мужеския и не пристало нам путать в них даму, пускай даже и таковых достоинств, каковыми обладает супруга ваша.

Тут на челе у Манилова возникнула некоторая растерянность, проистекавшая, как надобно думать оттого, что ему страсть, как хотелось, чтобы и Манилова услыхала о той, возложенной на ея мужа государем—императором роли, что направлена будет ко спасения России, но возразить Чичикову он не посмел и несколько помигавши глазами приготовился слушать того со вниманием.

— Итак, друг мой, надеюсь, что вы тут у себя уже слышали, что Буонапартисты во Франции сызнова зашевелились, хотят вновь идти на Россию войною и жаждают реваншу? Вокруг, доложу я вам, всё просто так и кишит от их шпионов и лазутчиков…— начал своё повествование Чичиков, глядя, в точно бы замершее от священного ужаса лицо Манилова, сурьёзными и строгими глазами.