Мертвые львы

— Нет, в частный сектор.

— Ха. — Он покосился на свою замызганную незаправленную рубашку, сбитые носы туфель и расстегнутую ширинку, словно бы давая себе оценку. — Вряд ли меня там примут с распростертыми объятьями. — Застегивать ширинку он явно не собирался.

— Да уж. Теперь я точно знаю, что зря боялась. — Молли отъехала от стола. — Сейчас проверю, что там у нас есть. А ты пока займись делом: поставь чайник.

Она направилась к стеллажам, и оттуда до Лэма донеслось:

— А если закуришь, я тебя птахам небесным скормлю.

Все оставалось прежним.

Неужели Ривер заснул? Быть такого не может. Наверное, он самым натуральным образом впал в забытье, потому что тело не выдержало напряжения. В мыслях мелькали всевозможные кошмарные образы, и среди них — воспоминание: страница из альбома Келли Троппер, стилизованный городской ландшафт с высоченным небоскребом, в который зигзагом бьет молния.

А сейчас все оставалось прежним, и все кости ломило до хруста. Или это потрескивали ветви дерева под ветром, царапая обвалившиеся стены заброшенного здания.

— Вот мы и приехали, — сказал Томми Молт.

Посасывая кончик шариковой ручки, Лэм перелистывал досье Катинского. Времени на это ушло немного.

— М-да, негусто, — сказал он.

— Он представлял интерес лишь потому, что упомянул о цикадах, — сказала Молли. — Разумеется, приняли его не по первому разряду. Проверили биографию, убедились, что он тот, за кого себя выдает, и отправились ловить рыбку покрупнее.

— Родился в Минске, работал диспетчером на транспорте, привлек внимание особистов, впоследствии двадцать два года проработал в московском Центре.

— Впервые о нем узнали в декабре семьдесят четвертого, когда Контора раздобыла списки сотрудников Центра.

— Но завербовать его ни разу не пытались, — сказал Лэм.

— Если бы пытались, досье было бы обширнее.

— Странно, что его вообще оставили без внимания.

Он положил папку на стол и уставился на сумрачные стеллажи. Шариковая ручка во рту медленно приподнялась, опустилась и снова поднялась. Лэм рассеянно сунул руку в расстегнутую ширинку и начал почесываться.

Молли Доран отпила чай.

— Значит, так, — наконец сказал Лэм; в тишине архива стало еще тише, потому что Молли задержала дыхание. — А если он не мелкая рыбешка? Если на самом деле он — большая рыба, просто притворяется мелочью? Думаешь, такое возможно, Молли?

— Вообще-то, это странно. Зачем ему прибедняться? Его же запросто могли бортануть.

— Да, странно, — согласился Лэм. — Но все-таки мог он на такое пойти?

— Притвориться шифровальщиком? Да, конечно. Если он был большой рыбой, то вполне мог такое подстроить.

Они переглянулись.

— По-твоему, он из пропавших? — спросила Молли. — Из тех, кто исчез из виду, когда распался Союз?

Таких было немало. Некоторые, скорее всего, распрощались с жизнью, но многие уцелели и, сменив личину, теперь процветали.

— Вполне возможно. Наверное, он один из тех кремлевских умов, которые доставили нам столько неприятностей. Из тех, кто, проиграв войну, ушел с арены, но не желал провести всю оставшуюся жизнь под пятой победителей.

— Но это означает, что внести фамилию в список сотрудников надо было загодя, много лет назад. Без всякой надежды на то, что этот список попадет к нам… — Молли осеклась. — Ох, вот оно что…

— Вот именно что ох, — кивнул Лэм. — Ты не знаешь, как этот список к нам попал?

— Попробую узнать, — нерешительно сказала Молли. — Может быть.

Он помотал головой:

— Ладно, тут особой срочности нет. Не сейчас.

— Но все равно, — сказала Молли. — В таком случае он сделал это задолго до того, как заподозрил, что ему оно понадобится. Декабрь семьдесят четвертого? Тогда никто и не представлял себе конца. Ни в мечтах, ни в страшных снах.

— А этого и не требовалось, — сказал Лэм. — Достаточно было осознавать, что однажды все может кончиться. — Он уставился на шариковую ручку в руке, будто не понимая, откуда она взялась. — Когда подготовлены абсолютно все пути к отступлению, у любого агента теплеет на душе.

— А у тебя такой вид, будто и это еще не все.

— Ага, — сказал Лэм. — Это еще не все.

Томми Молт задышал медленнее, спокойнее. Колеса тележки подскакивали на обломках того, что когда-то было полом, и Риверу казалось, что у него растрескались все кости и расшатались все зубы. Он продолжал дрожать, даже когда тележка остановилась. Натертое веревкой тело саднило, в ушах гулко пульсировала кровь. Ривера переполняла злость — злость на самого себя — и потому, что сглупил дважды за ночь, и потому, что догадывался о планах Молта, но не мог в них поверить. И не поверить в них тоже не мог.

Изоленту рывком содрали с губ. Кляп вытащили изо рта. Ривер глотнул ночной воздух и, восполняя недостаток кислорода, задышал полной грудью, прерывисто и так глубоко, что чуть не подавился.

— Правильно делаешь, — сказал Молт.

Ривер почти мог говорить.

— Зачем все это?

— По-моему, ты уже знаешь, Уокер. Кстати, Джонатан Уокер — дурацкий псевдоним.

— Меня так зовут.

— Нет. Этим именем тебя наградил Джексон Лэм. Ну оно тебе больше не пригодится.

Значит, Молт знал о Лэме. Знал, что Ривер — агент под прикрытием. Отпираться было бесполезно.